Я рывком сел на кровати, насквозь промокший от пота, сердце заходилось. Клочки и осколки сна все еще вертелись в моей голове. Ее детское, перепачканное лицо было свежим и ужасающим.
С того момента, как воровка покинула меня, насытившегося предателя, оставив после себя это простое имя, я был не в состоянии стряхнуть покалывающее беспокойство, твердящее, что что-то со мной ужасно не так. Словно в этом имени была крупица какого-то месмера, оно пронзило меня глубоко и больно.
Я знал это имя, и темная, несогласная часть моего сердца вновь и вновь тянула меня к нему. Пока сон не потребовал, чтобы я прекратил думать, я все повторял его у себя в голове, не понимая, откуда знаю такое имя.
Яростно зарычав, я пинком отшвырнул меха с ног и подошел к окну. Рассвет едва начинал прогонять ночь. Двор внизу был озарен светом факелов, туда-сюда маршировали несколько патрулей скидгардов.
Я прислонился лбом к прохладному стеклу окна и закрыл глаза.
Сон ничего не значил. Имя, то, что сказала девочка с сеновала, – я лишь дорисовал все это из комментариев воровки.
Я уперся сжатыми кулаками в стены по обе стороны от окна. Непрошенно каждая моя мысль обратилась к тем мгновениям, когда теплая кожа этой женщины была у меня под руками. То, как ее дыхание сплеталось с моим, и то, как она оставляла на моей шее мягкие шепотки.
Я планировал воспользоваться ее телом, чтобы утолить первобытное желание. Ничего больше. Но то, что началось как способ насытить сводящую с ума страсть, закончилось новой радостью, когда я обнаружил, сколь многими способами
Того, что мы сделали, было недостаточно. Она глубоко пробралась мне под кожу, и я хотел большего. Я хотел попробовать ее губы на вкус. Хотел узнать, каково будет сплетаться с ней на моей постели, взять ее всеми возможными способами, а затем заснуть с ней рядом.
Так же, как те дети в моем сне.
Но чтобы за плечами было больше лет, а на нас – меньше одежды. Гораздо меньше.
Прошлой ночью она говорила то же, что и девочка в моем сне. Вновь молила о том, чтобы забрать боль, что мне причиняли кошмары, боль от этой бесконечной неразберихи.
Я приоткрыл глаза и взглянул на стол, все еще покрытый листами пергамента. Сага о двух семьях и их месмере памяти. Я помотал головой. Память нельзя забрать, не в реальной жизни. Иллюзии – да, но месмер не давал власти навсегда изменить что-то столь личное, столь глубоко оттиснутое в теле человека, как его воспоминания.
Я не мог припомнить, чтобы когда-либо натыкался на что-то, напоминающее подобный Талант.
Из горла вырвался ироничный смешок. Я не мог припомнить – но что, если это от того, что память украли?
Смешно.
Я мысленно повторял, как глупа эта мысль, но, казалось, ничто не выстраивалось в ровный ряд, когда дело касалось воровки. Несоответствия разрывали меня, пока желудок не кувыркнулся и я не ощутил в горле привкус желчи. Я присел на корточки, вцепившись пальцами в волосы, пытаясь утихомирить тошноту, и составил список всех недавних странностей, чтобы посмотреть, не найду ли, откуда началась вся эта ложь.
Торговец и его деревянная роза. Пекло, у воровки на шее висел столь же грубо вырезанный ворон. Сказала, это набор с розой. Обе деревянные подвески были вырезаны скверно, но обе заставили меня присмотреться к ним вновь.
Далее девочка-воришка. Я понимал язык ее жестов, и она молча наорала на меня, словно была знакома со мной. Уродливая мягкая лошадь. Я пока что не выбросил эту чертову штуковину, лишь запихал ее под койку; кишки игрушки все еще вываливались из набивки в том месте, где я ее пырнул.
Затем воровка.
Ее запах, ее волосы, ее отсутствие страха. То, что она знала, что я плохо читаю. Откуда воровка могла такое узнать? Зачем ей это? Не я был ее мишенью на Маск ав Аска, целью Хагена Штрома и нанятой им гильдии воров была власть.
И все же эта женщина постоянно приходила ко мне.
Может, она хотела заполучить мой месмер, но даже так ничего не сходилось. В каждую встречу она, казалось, хотела, чтобы я что-то сделал. Она не просила присоединиться к ней или служить ее гильдии своими тенями. Она просто будто желала, чтобы я ее узнал.
Я зажмурился и сдавил переносицу, когда жар пульсирующей болью разлился по мозгу.