Игра по чужим правилам

– Вы хотите жить, „Линия Девять“? Желаете сберечь свою драгоценную бессмертную личность? Вряд ли от неё что-нибудь останется после взрыва…

Пленник истово закивал. Лицо его побагровело, налилось тёмной венозной кровью.

Толя извлёк из кармана швейцарский армейский нож и наклонился к замку. Металлический щелчок, и крышка поднялась.

– Что там? – напарник вытянул шею, стараясь заглянуть через плечо напарника.

– Вроде, вещмешок. – Толя извлёк на свет небольшой, сильно потёртый кожаный рюкзак. – Тяжёлый, килограммов семь-восемь.

Скрипнула разрезаемая верёвка.

– Какая-то круглая штука… – он извлёк из рюкзака предмет размером с мяч, замотанный в шинельное сукно цвета фельдграу. – Ну-ка… сейчас… ох, ты ж!..

Напарник выматерился и отнял руку с платком от рассечённого лица. Струйка крови побежала по щеке, закапала на куртку, но он этого не заметил.

– Ни хе… себе!

В руках у Толи сверкал, преломляя слабые отсветы электрической лампочки, удивительный предмет – прозрачный, словно выточенный из сплошного куска какого-то прозрачного минерала человеческий череп.

– Ну и что это значит?

Пленник затих, обмяк в руках оперативника.

– Смотри-ка ты, забыли спороть… – Толя повертел пришитую к сукну пуговицу из тусклого белого металла. – Вроде, цветок… тоже „Эдельвейс“?

Десантник на вопрос никак не отреагировал.

– Обшмонай-ка его. – распорядился Толя.

Напарник поставил пленника вертикально, быстро, умело обшарил карманы, одежду – и извлёк сложенный листок.

– Ну-ка… – Толя развернул бумажку. – Ох, ты, как интересно…

– Номер 14. - прочёл он медленно. – Хрустальный череп. Коллекция Отто Рана, № 25592, кожаный ранец, мертвая голова из хрусталя, колонии, Южная Америка.

– Объяснить, как я понимаю, не хотите?

Десантник отвернулся и уставился в стену.

– Вынь кляп.

Напарник выполнил приказ с явной неохотой. Пленник закашлялся долго, мучительно.

– Вы напрасно утруждали себя, молодые люди…. - прохрипел он. – Я и так намеревался, как только заполучу этот предмет, немедленно выйти на связь с вашим руководством.

– Вот и хорошо. – покладисто согласился Толя. – Значит, проблем с вами на обратном пути не будет?

Десантник кивнул. Лицо его постепенно приобретало естественный оттенок.

– Вы уж не серчайте, но рот мы вам заткнём. – продолжал молодой человек. – И мешочек на голову тоже наденем. Я и рад бы обойтись – но, сами должны понимать, инструкция. Да и спокойнее так будет нам обоим.

Не слушая больше возражений пленника, он завернул странную находку в обрывок шинели, убрал в рюкзак и скомандовал напарнику:

– Давай, пакуй его, и пора убираться, пока кто-нибудь сюда не заявился…

Из записок Е. Абашина.

30-е ноября 1979 г. Никогда раньше не вёл дневник, а тут, на „Сомове“, решил вдруг попробовать. Решение это принято, надо полагать, от отчаяния – известие, полученное на вторые сутки рейса, когда судно миновало Финский залив и вышло на просторы Балтики, нас, словно таракана тапком, припечатало жуткое известие.

Ил-62, на котором летели в Канаду наши „сценические фехтовальщики“, сгинул над Атлантикой. Произошло это спустя два часа после дозаправки в лондонском Хитроу. ВМС Британии и других стран начали поиски, уже найдены фрагменты крыла и хвостового оперения самолёта. К месту катастрофы полным ходом идут соединения военных кораблей СССР и США – так же для участия в поисково-спасательной операции. Впрочем, насчёт „спасательной“ – это так, видимость утешения. Не было ещё случая, чтобы в подобной катастрофе кто-нибудь выжил.

Альтер эго подавлен настолько, что часами не показывается из глубин нашего общего – теперь уже точно общего! – сознания, и я начинаю за него тревожиться. Аст мрачен и молчалив. Кармен, как может, пытается нас отвлечь, но выходит это у неё не слишком убедительно. Наши попутчики, полярники, направляющиеся в Антарктиду, озадачены столь сильной реакцией двух подростков, направляющихся к родителям-дипломатам в Буэнос-Айрес. Конечно, все мы советские люди и скорбим о страшной судьбе соотечественников – но чтобы настолько?

Легенда не позволяет нам раскрыть истинные причины своего потрясения – согласно ей, мы никак не связаны с пассажирами злополучного рейса. А потому, приходится скрываться, долгими часами сидеть в каюте или забиваться в укромный уголок на палубе, за грузовой лебёдкой или шлюпбалками, и переживать в одиночестве на промозглом, стылом ветру, на который так щедра ноябрьская Балтика. Иногда мы торчим на палубе вдвоём, молча, и лишь изредка обмениваемся ничего не значащими фразами. О катастрофе ни слова – всё было сказано в первые часы после страшного известия, к чему заново бередить свежие раны…