Он и сам не знал.
Знал он лишь одно: с нынешнего дня и до самой своей смерти не разомкнет он рук и не отпустит ее от себя, чего бы это ни стоило и чем бы ни грозило.
Пусть и друидка. Ему все равно. Смерть ходила за ним повсюду, и личин у нее было множество. А на эту хоть посмотреть приятно, – так он подумал, и, более не медля, вслед за девицею обогнул холм, срывавшийся невысокой скалой с другой стороны.
У основания, из трещины бил источник, вода с неумолчным журчанием струилась в круглую каменную выемку, похожую на чашу. На влажной земле зеленела сочная трава, папоротник вымахал почти в рост человека. Наверху молодые дубы тянулись к свету, а по скалам окрест всползали ядовитые плети плюща.
Место вполне подходящее для святилища какого-нибудь из лесных богов.
Гроссмейстер ослабил жеребцу подпругу, пустил к воде. Девица же тихо устроилась на одном из камней неподалеку, и, похоже, совсем не спешила убивать его – не выхватывала золотой серпок из рукава, не насылала заклятий, ничего такого. Она выглядела измученной, и в лесном сумраке лицо ее казалось почти обычным.
Человеческим.
Просто светлые волосы, просто темные глаза.
Вот уж, действительно, болван, – в который раз уже подумал рыцарь, коря себя за то, что явно переоценил выносливость своей спутницы. Пусть девица и обладала необъяснимой и страшной силой, однако сила эта заключена была в оболочку столь уязвимую! Ростом и сложением напоминала она, скорее, двенадцатилетнего подростка, и только в глазах не было ничего детского. Лет семнадцать. А то и все восемнадцать.
Виновато глядя на нее, такую худенькую, нахохлившуюся, словно птичка, рыцарь сказал:
– Если хочешь, мы можем устроить привал прямо здесь.
– Зависит от того, куда ты направляешься.
– Ты знаешь – куда, – сказал он, усаживаясь подле нее на землю, как бедуин. – Мне нужно добраться до Лннн… Лрв… Линнвр… – да чтоб его! – Озера Странной Смерти.
Девица хмуро взглянула на него, и, помедлив, с неохотой произнесла:
– Нет. Не нужно.
– Снова пророчество? – поддразнил ее Гроссмейстер. Друиды немало хранили тайн, и, если кто знал, где искать меч, то это, бесспорно, девица его, лесная ведьма. Помогать не станет, но, может, рассердившись, сболтнет лишнего?
Но девица лишь покачала головой, улыбнулась – и улыбка эта была как холодное железо.
– Пророчества, – сказала она глухо. – Голоса поглощенных душ… Бормочут и бормочут… Никогда не знаешь, лгут ли они, чтобы отомстить, или желают предостеречь в безысходной чистоте смерти… Ты хочешь пророчеств? Так слушай: его там нет, рыцарь без меча. Там нет того, что ты ищешь.
– Значит, и торопиться некуда, – осторожно заметил он. – Скажи мне, кто ты? Что знаешь о мече?
– Лучше я скажу тебе,
– Что за беда? – беспечно отвечал ей рыцарь. – Этот ли, другой, так или иначе, а смерть я приму от меча. Я солдафон (как ты и сказала), и такова моя судьба.
Девица кивнула, криво усмехнувшись:
– Судьба умеет расставлять ловушки. Но, раз у тебя хватает гордости не сетовать, попав в ее сети, я, так и быть, расскажу, что знаю.
Она извлекла из кармана сверток, честно разделила лепешки и сыр пополам, протянула Гроссмейстеру его долю, а карту собиралась выбросить (но он не позволил, отобрал и спрятал в поясную сумку). Откусив добрый шмат, проговорила с набитым ртом:
– Оружие богов и героев. Тысяча лет, рыцарь без меча, ему тысяча лет. Рукоять его из золота, навершие из серебра, и два дракона – красного золота и белого серебра – на клинке его. Драконы те извергают пламя во время битвы, и нелегко глядеть на них из-за пугающего их обличья. Меч поет, покидая ножны, и плачет, возвращаясь, а, если долго томить его без дела, в безлунные ночи летает, сам отыскивая себе добычу. Он разрубает волос на воде, а волос на голове срезает, не задев кожи, разбивает камень и железо, а человека рассекает надвое так чисто и быстро, что одна половина не сразу расстается с другою. Но, лишь соединив свою силу с силой героя, меч являет истинные чудеса: сокрушает всякое зло, разит чудовищ и демонов, а тень его наносит немалый урон призракам и другой нечисти, против которой бессильно иное оружие – ибо как убить простым клинком то, что за гранью жизни? Надо сказать и вот что: в справедливом бою меч продолжит сражаться, даже если герой его будет повержен.
– Справедливости не существует, – сказал Гроссмейстер, передавая прожорливой девчонке свою лепешку и сыр. Возможно, все дело в тех молниях. Возможно, они отнимают слишком много сил. Он ни рожна не смыслил в магии, но, как солдат, мог даже присягнуть: сон и еда творят настоящие чудеса. Мертвого не поднимут, однако для живых ничего лучше еще не придумали.