Читаем Игра в игру полностью

Я стал просыпаться среди ночи, чтобы отогнать вездесуще понимание, которому в этот звездный час не спалось.

Из окна моего кабинета видно темное ночное небо. Полумесяц был похож на ухоженную бровь капризной красавицы. Бровь кокетливо приподнялась – и чуть выше чистой линии надбровной дуги игриво замерцали разной величины звездочки: то ли родинки, то ли блестки макияжа. Красавица заставляла вас любоваться личиком, с которого призывно сползла синяя паранджа небес. Молодая луна делала вид, что не замечает устремленных на нее жадных взоров.

Я подошел к полке с книгами.

«Дай мне звезду, – твердит ребенок сонный, —

Дай, мамочка…» Она, обняв его,

Сидит с ним на балконе, на ступеньках,

Ведущих в сад. А сад, степной, глухой,

Идет, темнея, в сумрак летней ночи,

По скату к балке. В небе, на востоке,

Краснеет одинокая звезда.

«Дай, мамочка…» Она с улыбкой нежной

Глядит в худое личико: «Что, милый?»

«Вон ту звезду…» – «А для чего?» – «Играть…»

Бунин. Глупый, в сущности, писатель. Но что-то в нем есть.

Если ты любишь ночь, в тебе непременно что-то есть.

Пусть стоит на моей полке.

Глава 12. Стена

Время от времени, когда я оказывался в тупике и не знал, что же мне предпринять дальше, я подходил к своей Стене и часами смотрел на нее, как баран на новые ворота. Размышлял, то есть устанавливал новые, ранее скрытые от моего сознания связи и отношения.

Стена, на которой проступало фантастическое изображение, а именно: две полусферы, приплюснутые к воображаемой оси, поразительно напоминали атлас головного мозга, правое и левое полушария, то ли врастающие друг в друга, то ли вырастающие каждое из своего антипода (издалека все это смахивало на огромного махаона, облюбовавшего мою Стену и осенившего ее своими с умыслом разукрашенными крыльями; подойдешь чуть ближе и присмотришься повнимательнее – Бабочка начинала походить на раскрытую Книгу), – Стена эта вмещала в себя кучу разнообразной информации. Без гида вам не обойтись. На доске для ребусов (слева) я разместил табличку (все таблички крепились временно, отражая текучесть, подвижность информационных потоков: периодически все менялось местами), где в строго разлинеенных графах содержались сведения прелюбопытнейшего характера. Меня горячо интересовали, прошу простить за пафос, способы спасения человечества (то, что его надо было спасать, было аксиомой, см. убедительную подборку материалов в крайнем левом углу, многие из которых уже пожелтели). Я внимательно отслеживал прорывы в сферах знаний, способных оказать воздействие на область человеческого измерения, в частности, в астрофизике, в нанотехнологии, в генной инженерии, антропологии и проч.

В таблице своей я играл с человечеством. Я ставил на «нет будущего, черти полосатые», а легкомысленное человечество избрало сомнительный вариант «есть будущее, козел». Последние две недели я с удовольствием проигрывал. Оказывается, уже сегодня (в теории) средняя продолжительность жизни человека может продлиться до пятисот лет (история Минска уложилась бы в историю двух-трех поколений). Да хоть до тысячи, не в этом дело. Если он (человек) по-прежнему будет потреблять в три горла – проку никакого. Меня интересовало выведение породы умных, и, следовательно, приличных людей. Религиозно-идеологические прожекты «воспитания» того биосоциального материала, что имеется в наличии, меня не интересовали: это на моей схеме было обозначено как глухой цивилизационный тупик. Люди не поддаются воспитанию, ибо из них нельзя выжать больше, чем они способны дать. Есть биологический и, следовательно, духовно-информационный, предел. Не всякий человек способен стать личностью. Куда мне идти с таким открытием, ставшим моим убеждением?

Вечером на несколько минут включаю телевизор. Очередная волна террора и насилия. На этот раз – в центре Европы. Не успели отгреметь взрывы в Лондоне, как уже пылают пригороды Парижа. Очередные наивные евангельские объяснения и призывы. Интеллектуальный лепет, не имеющий отношения ни к природе человека, ни к реальному положению вещей. Цивилизация в упор не хочет замечать, что она зашла в окончательный тупик. Ситуация выходит из-под контроля. На будущее все смотрят как на период, когда наступит неминуемый крах. Мне не до игры, но я скрупулезно прибавляю себе, увы, заслуженные очки. И стремительно вырываюсь вперед. Человечество опять проигрывает. Натура выигрывает у культуры.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Последний
Последний

Молодая студентка Ривер Уиллоу приезжает на Рождество повидаться с семьей в родной город Лоренс, штат Канзас. По дороге к дому она оказывается свидетельницей аварии: незнакомого ей мужчину сбивает автомобиль, едва не задев при этом ее саму. Оправившись от испуга, девушка подоспевает к пострадавшему в надежде помочь ему дождаться скорой помощи. В суматохе Ривер не успевает понять, что произошло, однако после этой встрече на ее руке остается странный след: два прокола, напоминающие змеиный укус. В попытке разобраться в происходящем Ривер обращается к своему давнему школьному другу и постепенно понимает, что волею случая оказывается втянута в давнее противостояние, длящееся уже более сотни лет…

Алексей Кумелев , Алла Гореликова , Игорь Байкалов , Катя Дорохова , Эрика Стим

Фантастика / Разное / Современная русская и зарубежная проза / Постапокалипсис / Социально-психологическая фантастика