Читаем Игра в игру полностью

Эй, кто там! Вот же я! Вот столица культуры! Вот Стена, на которой указан выход из лабиринта! Надо иначе посмотреть на вещи. Понимаете? Это не просто глас вопиющего. Это призыв. Маяк. Громоотвод. Перестаньте жрать и прочитайте хоть одну стоящую книжку! Глухо. Вселенная спит, положив на лапу с клещами звезд огромное ухо. Как мило. Хорошо быть кисою. Хорошо собакою. До поры до времени.

Вот я и затеял игру: один – против всех. Официальное название – «Один в поле воин» (что явно противоречило древней доктрине Nec Hercules contra plures: даже Геркулес бессилен против многих). На всякий случай, если человечество вдруг все же выживет (за счет непредвиденных, хи-хи, ресурсов), я интересовался счастьем на личном уровне. Извините за откровенность: я не просто жил, а ставил эксперимент: может ли человек, сделавший сам себя, то есть, ставший личностью, быть счастлив? Да или нет?

На стене (в принципе, можно назвать ее Стеной) располагался созданный мною музей Высших Культурных Ценностей, которого я сам был хранителем, смотрителем и ленивым экскурсантом, несмотря на то, что вход был бесплатным круглосуточно. В этом музее, например, был «зал», где размещалась подборка экспонатов под такой рубрикой: «Самые почитаемые и престижные способы лишения свободы в эпоху цивилизации» . К таковым, в частности, относились:

жить бессознательной жизнью, бездумно делать то, что считается престижным в обществе, а именно:

– оказаться у власти;

– создать семью;

– стать трудоголиком;

– стать алкоголиком;

– копить богатство;

– закабалить себя престижным, но бессмысленным, времяпрепровождением, как-то: стать болельщиком-фанатом, рыболовом, любителем фантастики и т. п.;

– верить в то, что цивилизация чудесным образом разрешит противоречия натуры и культуры;

– в упор не замечать культуру и т. д.

Далее, разумеется, следовало определение свободы. И не просто определение, а логическая цепочка, ведущая к определению. Например. «Свобода – это понимание того, что человек находится во власти бессознательного, но при этом сознание, высший уровень человека, не подчиняется низшему, бессознательному. Свобода начинается там, где сознательное берет на себя функции бессознательного, и человек управляет собой с позиций культуры – превращается в личность. Победа над природой – вот что такое свобода. Свободный человек в цивилизации – это жалкий раб своих желаний. Свобода личности живет только в застенках Истины».

Походишь по такому просторному залу, где самой свободе достаточно места, и становится как-то не по себе. В тебе просыпается что-то человеческое. Уже не хочется быть личностью. Да…

Следующий зал – «Счастье в эпоху цивилизации» .

Буду краток: это реализация свободы раба. Пожрать и поспать. Хлеба и зрелищ. Все остальное – крокодиловы слезы. Что касается счастья личности… Нет личностей – нет и счастья.

Далее – «Романы в эпоху цивилизации» .

Выясняется, что романы, как впрочем, и пьесы, – это всего лишь саги о служении. Ничто человеческое им не чуждо, напротив, они исповедуют культ человеческого, ибо им чуждо личностное. Все романы, равно как и пьесы, – это вариации на заданную тему, и тема задана Библией. Романы (пьесы) – это иллюстрации Библии. Забава для взрослых: раскрась сам. Книжки-раскраски. Скучно до невыносимости. Вот почему в моей библиотеке книжек-раскрасок раз-два и обчелся.

Настоящий роман должен быть форпостом защиты культуры. Он должен быть на передовой. Настоящий роман – это антибиблия.

Разумеется, музей мне быстро надоел, и я бросил заниматься строгой и упорядоченной комплектацией на полпути. И это тоже зафиксировано в моем музее. Как только мне становится ясен принцип – становится скучно. Разуму подавай все новые законы, а музеи – это дело цивилизации. Любят они всякие «истории становления». Историю города, человечества. Любви. Ревности.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Последний
Последний

Молодая студентка Ривер Уиллоу приезжает на Рождество повидаться с семьей в родной город Лоренс, штат Канзас. По дороге к дому она оказывается свидетельницей аварии: незнакомого ей мужчину сбивает автомобиль, едва не задев при этом ее саму. Оправившись от испуга, девушка подоспевает к пострадавшему в надежде помочь ему дождаться скорой помощи. В суматохе Ривер не успевает понять, что произошло, однако после этой встрече на ее руке остается странный след: два прокола, напоминающие змеиный укус. В попытке разобраться в происходящем Ривер обращается к своему давнему школьному другу и постепенно понимает, что волею случая оказывается втянута в давнее противостояние, длящееся уже более сотни лет…

Алексей Кумелев , Алла Гореликова , Игорь Байкалов , Катя Дорохова , Эрика Стим

Фантастика / Разное / Современная русская и зарубежная проза / Постапокалипсис / Социально-психологическая фантастика