Игра в правосудие

Таня не выдержала и устремилась вверх по лестнице, подошла к двери, почти прислонилась к ней, поинтересовалась громко:

– Эм! Что там у тебя? Все в порядке?

Молчание. Все так же, ни малейшего звука изнутри. Таня подергала ручку: не заперто.

– Эм! Я вхожу.

И, не дожидаясь ответа, она распахнула дверь.

Первое, что увидела, – валяющийся на полу стул. Значит, это он упал. Возле него рюкзак и высыпавшиеся из него вещи: тетрадки, ручки, карандаши. И над всем этим мелким разгромом стояла дочь, смотрела перед собой широко распахнутыми глазами и беззвучно шевелила неестественно бледными губами. Ее руки, сжимавшие небольшой клочок бумаги, крупно дрожали. Или скорее тряслись, ходили ходуном, словно по ним пропускали ток.

– Эмбер!

Дочь снова пошевелила губами, и опять звука не получилось, хотя она явно что-то произнесла.

Таню тоже тряхнуло, будто и ей достался электрический разряд.

– Детка, милая! – Уже не на шутку перепугавшись, она подскочила к дочери, ухватила ее за плечи, качнула. – Да что с тобой?

Губы Эмберли задвигались в очередной раз, но теперь Таня разобрала.

– Это не я.

Да что за кошмар?! Мысли в голове проносились, словно осенние листья, гонимые сильным ветром. Целый поток! Но обозначились и вырвались наружу, наверное, самые глупые из возможных:

– Почему не ты? А кто?

Эмберли дернулась, отшатнулась, выкрикнула отчаянно:

– Я не могла! Я не стала бы! Это точно не я!

Таня опешила, всплеснула руками:

– Да о чем ты?

– Я бы не стала писать такое! И я бы ни за что так не сделала! – продолжала выкрикивать Эмберли. И взгляд ее тоже кричал: «Ты мне веришь? Ты мне веришь?» – Это кто-то нарочно! Подсунул! Мне! – Она всхлипнула судорожно и произнесла почти умоляюще: – Мама, а к нам не заходил кто-нибудь из посторонних?

– Никто не заходил, – пробормотала Таня, совершенно сбитая с толку. – Кроме Шелдона. Но… – Она не стала договаривать. К чему отвечать на вопросы, значимость и смысл которых ей абсолютно непонятны? – Эмберли, дорогая! Да о чем ты вообще говоришь?

– Это не мое. Я не писала этого. Я не могла. Откуда оно взялось? – дочь протянула тот самый клочок бумаги, который все время, до последнего момента, крепко сжимала в руке.

Таня на автомате забрала его, зачастила как можно убедительнее:

– Если ты так считаешь, то, конечно, не твое. Конечно, не писала. Успокойся, милая. – Она смяла листок, поскорее засунула его в карман брюк, с глаз долой. – Все хорошо, Эмбер. Никто ведь не утверждает обратного. Не ты – значит, не ты.

Таня подошла к дочери, осторожно обняла, боясь, что та опять отшатнется, но Эмберли, почувствовав ее прикосновение, обмякла, привалилась, словно с трудом держалась на ногах.

– Все, дорогая, успокойся, успокойся, – вкрадчиво шептала Таня, ласково поглаживая ту по спине. – Я с тобой. Никого постороннего нет. Все хорошо. Вот так. – Она потянула дочь в сторону кровати. – Присядь. А лучше приляг. Я принесу тебе воды. Все хорошо. Все у нас с тобой хорошо.

Эмберли не сопротивлялась, позволила довести себя до кровати, послушно уселась, сжалась в комок.

– Сейчас схожу за водой, – доложила Таня. Посмотрела вопросительно, дождалась подтверждающего кивка.

Но принесла она не только наполненный стакан, а еще и блистер с красными капсулами – успокоительное, которое сама частенько принимала. Подобного добра в доме всегда было предостаточно, порой даже больше, чем еды.

Дочь по-прежнему не возражала: покорно проглотила таблетку, смиренно улеглась. Таня накрыла ее пледом, нерешительно дрогнувшей рукой прикоснулась к волосам, провела по ним, почувствовала давно забытую нежность.

– Теперь попробуй поспать, – почти пропела. Да так и осталась сидеть рядом, пока не убедилась, что Эмберли заснула, параллельно перебирая в голове мысли, пытаясь разобраться в том, что произошло.

Уже спустившись вниз и стоя посреди кухни, она вспомнила про клочок бумаги в кармане, достала, развернула. Кажется, это из-за него весь сыр-бор. Стоило спрятать бумажку из виду, и Эмберли начала успокаиваться. Да что же в ней такое?

Несколько слов, написанных разными почерками. Некоторые зачеркнуты, исправлены на другие. Смысл? Таня разобрала с трудом, точнее, мало что уяснила из прочитанного: что-то принесу, «приходи в восемь часов», какой-то дом у реки.

В какую фигню Эмберли влипла? И что она должна принести? Или это ей что-то должны? Похоже, дочь окончательно зациклилась на университетах и плате за обучение – заявляет, что достанет деньги сама, а потом дергается из-за каждой мелочи. Скоро совсем свихнется.