Все мало-мальски ценное, что удавалось откопать, мы отбирали на продажу, и Розье аккуратно заносил находки в тетрадь. В мои обязанности входил разбор написанных на латыни пергаментов и попытки определить, что это такое и можно ли что-то получить за них у Борджина. Но в основном это были просто школьные конспекты. Попадались также свитки и целые рукописные книги на греческом, арабском, иврите и еще каких-то неизвестных языках. Их мы складывали в особый ящик, чтобы когда-нибудь нанять переводчиков и хотя бы в общих чертах выяснить, что же там написано.
Хлама в "Исчезающей комнате" было так много, что за первых два месяца работы мы расчистили площадь всего-навсего в триста квадратных футов. Том был занят поисками металлических предметов. За каникулы он вызубрил учебник по лозоходству и теперь с раздвоенным ивовым прутом в руках обследовал лабиринты комнаты. Прут вращался то быстрее, то медленнее, а временами совсем замирал и лишь слегка подрагивал, указывая на какой-нибудь из шкафов. В девятнадцати случаях из двадцати там обнаруживалось ничего не стоящее барахло — закопченный чайник или прохудившийся котел. Но несколько раз удавалось найти золотые и серебряные монеты, а однажды — старинное бронзовое зеркало для ворожбы.
Каждый раз перед началом работы мы в огромных количествах распыляли в комнате обеззараживающее зелье, которое долго не оседало. В воздухе словно висела дымка, а мы в своих масках и длинных мантиях передвигались в этом тумане, напоминая средневековых целителей с гравюр про эпидемию чумы. Впрочем, ни дезинфекция, ни защитные перчатки особо не помогали — избежать заразы не удавалось. Эйвери однажды неделю проходил с рукой на перевязи, после того, как его укусила невинная с виду чернильница. Розье мучил постоянный надрывный кашель, а у меня ни с того ни с сего начали прядями вылезать волосы, так что пришлось идти в лазарет и врать, будто я отравился неправильно сваренным зельем. У Тома и до Исчезающей комнаты была склонность к аллергии, а теперь она достигла ужасающих размеров. Даже от небольших количеств пыли или шерсти в воздухе он начинал задыхаться и был вынужден глотать антиаллергенное снадобье целыми флаконами — как в свое время делал с зельем, ослабляющим легилименцию.
К ноябрю мы поняли, что так дальше не пойдет и поиски нужно притормозить. Решили ограничиться одним вечером в неделю, тем более что денег и без того хватало. "Яблоки раздора" у Борджина расходились отлично, и Том продал ему почти весь ящик. Яблоню в Запретном лесу он окопал и укрыл на зиму соломой, а весной надеялся получить новый урожай. Почти все остальные находки тоже удалось продать.
Часть вырученных денег шла в награду нашедшему, часть мы отсылали Нотту и Долохову на фронт, а из остального понемногу набралось пятьсот галлеонов чистой прибыли. Было ясно, что ее нужно куда-то вкладывать — деньги не должны лежать без движения. Но о том, как и куда инвестировать, никто из нас понятия не имел. Мы были в экономическом смысле почти совершенно неграмотны, так что пока все ограничивалось бесплодными дискуссиями. Ясно было только, что деньги сначала нужно как-то "отмыть", узаконить. В том же Гринготтсе с нас потребовали бы справку о происхождении капитала, которой, естественно, не было и быть не могло.
В те дни Том был рядом почти постоянно, но при этом общались мы мало — не хватало времени. Мы виделись либо в Исчезающей комнате, где было не до болтовни, либо на полигоне, где Кокрэйн не давал нам вздохнуть спокойно, либо на занятиях, где приходилось разговаривать шепотом. На факультете Том бывал редко, а ночевал в своей подсобке. Все свободное время у него уходило на подготовку к собственным урокам. Он теперь подменял Меррифот у первого и второго курсов и с удивлением обнаружил, что куда проще вести уроки, чем отчетность по ним. Нужно было заполнять множество бумаг — всякие планы лекций, опорные схемы и прочее, — от которых не было никакой пользы, но которые очень любил проверять Совет попечителей. До того я даже не подозревал, что в жизни учителя столько времени уходит на писанину.
Вдобавок Том, как и Меррифот, все свои уроки начинал с контрольных. Если он и появлялся на факультете, то приносил с собой стопку пергаментов и правил их, устроившись в кресле, — а вокруг толпились студенты с младших курсов, с нетерпением ожидая, пока очередь дойдет до их работ. Старостой стал Касси Малфой, и теперь уже он по заведенной традиции еженедельно принимал отчеты у лидеров курсов. Факультет продолжал функционировать, как хорошо отлаженная машина...
***
Ноябрь в том году выдался сухим и бесснежным. Только в начале декабря замерзшую землю припорошило снегом. По утрам стоял такой густой туман, что в двух шагах ничего не было видно. Когда немного прояснялось, я выходил на улицу и пытался найти среди множества окон замка окна Исчезающей комнаты, но мне это ни разу не удалось.