Игрушка (СИ)

325 "Прежде всего, я бы хотел отметить главное для меня у Льва Николаевича, - это то, что он поставил всем думающим своим соотечественникам и современникам своим и нам, можно сказать, его потомкам, идейным потомкам; поставил задачу - создать для россиян учение о жизни или философскую систему, так выстроенную и так изложенную, чтобы каждый, познакомившийся с ней, сделал бы её своим мировоззрением. Или лучше так сказать: на основе этого учения о жизни каждый россиянин формировал бы своё мировоззрение, - Чарнота встал с табуретки и зашагал по комнате. - Как это верно! У китайцев есть Конфуций, а у нас кто?"

"А у нас - Толстой", - вставил реплику Агафонов.

"Мало нам Толстого, дорогой Клим Владимирович, мало, - ответил на реплику Чарнота, - Да и сам Лев Николаевич это понимал. Этическая часть его учения меня покорила. Так жить, как хотел жить Лев Николаевич, это жить и радоваться. Но толстовский способ выхода на такую жизнь не реализуем. Это моё глубокое убеждение. Через абсолютное непротивление к такой жизни не выйдешь - раздавят тёмные силы. Да и противоречий много у Льва Николаевича".

"Противоречий, говорите, - не выдержал Маурин, - так извольте пример привести хоть одного".

"Хотите пример? Пожалуйста! - не задумываясь парировал Чарнота. - Толстой говорит, что увидел указание на "непротивление" у Христа. Мол, Христос его нам заповедал. Так?" - спросил Чарнота, глядя на Маурина. Тот молчал.

"Так, я вас спрашиваю, Борис Васильевич?"

326 Маурин неуверенно кивнул головой в знак согласия. Чарнота, заметив его неуверенность, ещё больше загорелся азартом:

"Ну, как же! Толстой же для этого и своё Евангелие написал, чтобы доказать это. Помните, какой акцент он ставил, описывая эпизод ареста Христа в саду. Как тот остановил своих сподвижников, желавших с оружием в руках встать на его защиту. Отсюда и "непротивление" выводится. Так почему же Толстой нигде не заявлял о том, что Христос ошибся и неправильно истолковал волю Отца, когда применил насилие к менялам и торгашам и выгнал их из храма? А этот факт приводится во всех Евангелиях без исключения. И этот факт нельзя было Толстому оставить без комментариев, выстраивая свою идею "непротивления" на основе поведения главного бога христианства - Иисуса Христа".

Чарнота замолчал. Молчали и оба слушателя.

"И я насчитал у Толстого семнадцать противоречий. А первый признак истинности любого учения - отсутствие в нём противоречий, - заключил Чарнота. - Давайте-ка чайку попьём", - предложил он и, чтобы разрядить некоторое напряжение, возникшее у собеседников, стал разливать чай по чашкам. Отпив глоток чаю и этим глотком растворив положенный до этого в рот маленький кусок сахару, Чарнота продолжил:

"Лев Николаевич дал нам третье направление в философии. Вы же знаете, что в истории философии имеется два враждующих друг с другом направления: материализм и идеализм. Определив человека как двойственную субстанцию, Толстой открыл для нас третье - дуализм".

327 Агафонов возразил:

"А можно ли человека называть субстанцией? В материализме субстанция - это материя, в идеализме - дух-бог, а вы, Евстратий Никифорович, первоосновой, сущностью всех вещей именуете человека".

"Ах, какое хорошее замечание вы сделали, Клим Владимирович. Этим замечанием вы ухватили основу, квинтэссенцию той философии, начало которой я увидел у Льва Николаевича. Человек разумом своим познаёт мир и через тело на этот мир влияет. Разум же его питает и обеспечивает всем - всеми жизненными соками, тело. Это две неразрывные составляющие человека и дают субстанцию. Нет человека - нет ничего, то есть ну, представьте себе, что нет человечества - нет нас с вами. Некому вести эти беседы, некому спорить, некому строить машины и мосты, дома. Становится бессмысленным всё остальное: бессмысленны планеты, кометы, космос; наша Земля станет бессмысленной. Вот и получается, что человек и есть та субстанция в мире, с которой всё начинается - начинается осмысление и преобразование мира. Не зря Кант говорил, что человек всегда цель и никогда средство. Вот и Лев Николаевич не прямо, но косвенно это подтвердил. Но он всё-таки не решился заявить это открыто, а прикрылся богом. Он прикрылся производной всё того же человеческого разума, его иллюзией под названием "бог"".

"Вот вы куда загнули!" - возмутился Маурин.

"Да, да ведь Лев Николаевич не зря отверг все религии мира, - перебил его Чарнота, - и выдал своего бога: "Бог-разумение". "Бог-328любовь", "Бог-совесть". И разумение, и любовь, и совесть только в человеке и больше ни в ком. Я встретил у Толстого несколько попыток, намёков на то, что можно отказаться от обязательной составляющей всякого мировоззрения - религии. Он же прямо указывает нам, что изменить мир к лучшему могут только люди с изменённым к лучшему сознанием. У меня сложилось стойкое впечатление, что Толстой искал пути отказа от религии вообще".

"Вы хотите сказать, что Толстой человека богом определил?" - задумчиво спросил Агафонов.