Игрушка (СИ)

"Понимаю", - сказал интеллигент и сел на своё место.

За окном уже светало.

"Сколько нам ещё ехать?" - спросил Чарнота, пытаясь разглядеть проплывающий пейзаж.

204 "Да ещё часа три - четыре", - ответил Агафонов.

"Чайку бы, а?" - спросил Чарнота.

"В общем вагоне чай не полагается", - ответил за Агафонова моряк. Он уже проснулся и, видимо, наблюдал за необычным поведением грезящего во сне странного человека: одетого как нэпман и с докторским саквояжем, да ещё владеющего приёмами японской борьбы.

"А вы знаете, чай можно будет раздобыть в соседних вагонах. Нужно только кружки и немного денег", - сказал Агафонов. Чарнота оживился:

"Так давайте вашу кружку, я схожу".

"Конечно, конечно сходите", - согласился Агафонов, пододвигая Чарноте свою кружку, стоящую на столике. - Но пока ещё рано. Попозже идите; через часок, примерно и сходите".

---------------------

Спать уже не хотелось и Чарнота достал из саквояжа красную книжечку. Открыв её на закладке, он в полумраке сумел прочесть: "Рабочие не имеют отечества".

"Вот это интересно, - подумал Чарнота, - Если у рабочих не будет отечества, то они поставят выше интересов своей страны (отечества) интересы человечества в собственном их понимании. Выходит, заботиться они станут не о том, чтобы улучшить жизнь своей нации, а над улучшением жизни всего человечества. С одной стороны это хорошо: примитивный патриотизм бывает вреден - это когда соотечественник мерзавец, а ты всё равно на его стороне. А, с другой стороны, 205соотечественники твои становятся для тебя чем-то несущественным. Для таких людей, властвующих над соотечественниками, последние становятся средством для достижения каких-то "высших, великих, величайших" целей. А это уже отвратительно - такой властитель делает из своих соотечественников рабов".

Мысли Чарноты были прерваны Агафоновым:

"Ну что, пойдёте за чаем? Уже пора".

"Да, да, конечно пойду", - ответил Чарнота, подавив в себе раздражение на субъекта, который оборвал ход его мысли.

"Но тогда, пожалуйста, вот вам ещё одна кружка. Лично я люблю сладкий чай".

"В этом наши вкусы совпадают", - ответил, улыбнувшись, Чарнота на замечание Агафонова.

"А деньги у вас есть?"

На этот вопрос Чарнота ответил кивком головы и, взяв две кружки, стал пробираться к выходу.

"Мы - в седьмом вагоне, если идти в голову состава, то впереди ещё шесть", - рассудил он и пошёл в выбранном направлении. Шестой вагон оказался общим, а скученность в нём людей показалась Чарноте ещё большей, чем в седьмом. Здесь люди сидели везде: на проходах, на своих чемоданах, мешках, баулах. На верхних багажных полках не спали, а именно сидели в ряд, как воробьи на жёрдочке по три человека, свесив ноги и тем мешая людям, сидящим на второй полке. А те, в свою очередь, 206мешали нижним, так как обувь сидящих наверху всё время маячила перед лицами людей, сидящих внизу.

"Придётся брать по полкружки, иначе не донесу - расплескаю", - решил Григорий Лукьянович, пробираясь между сидящими в проходах пассажирами.

Открыв дверь из тамбура в пятый вагон, Чарнота оказался в другом мире. Длинный, идущий через весь вагон коридор, был застлан ковром. Двери некоторых купе были приоткрыты и Чарнота увидел в каких условиях едут эти люди. Конечно, отделка и убранство внутри купе уступали парижским вагонам, но люди там лежали раздевшись, на чистых, без сомнения, простынях и наволочках.

Чарнота рассмеялся так громко, что из ближайшего купе выглянула дама в бигудях и он, забыв кто он и где находится, сказал по-французски:

"Извините, мадам, я, видимо, побеспокоил вас. Ещё раз прошу - извините меня".

Голова сразу скрылась, а Чарнота так и не понял: уяснила дама смысл им сказанного или нет. Он остановился у окна и глубоко задумался. За окном проносились гнилушки крестьянских домов. Их нельзя было назвать иначе, чем именно "гнилушки": почерневшие брёвна покосившихся домов под побуревшими соломенными крышами, стояли тут и там как гнилые грибы поздней осенью. Но Чарнота их не замечал. Он думал о другом: