"Вот, Евстратий Никифорович, это всё что у меня оказалось сейчас в наличии. Но будет ещё. В городе у меня есть человек, у которого, можно сказать, есть весь Толстой. Я бы сказал, что он располагает академическим собранием сочинений Льва Николаевича. Завтра я повезу молоко в город и заеду к нему".
"Спасибо, Клим Владимирович, - обрадовался Чарнота, - книг уже много и это меня радует".
"А меня радует то, что я встретил человека получающего удовольствие от умственной деятельности, - сказал Агафонов, и наклонившись к самому уху Чарноты, тихо добавил:
"Очень мало, к сожалению, таких людей".
После ужина никто не расходился. Посуду со столов убрали, оставив только самовары, масло, сахар и хлеб. Агафонов представил гостя 281коммунарам и все радостно его приветствовали: кто жестом, кто улыбкой, а небольшого роста, жилистый мужичёк с большими добрыми глазами подбежал к Чарноте и долго тряс его руку, приговаривая:
"Добро пожаловать, добро пожаловать, оставайтесь с нами. У нас хорошо!"
Затем встал и заговорил молодой мужчина, чисто выбритый и с галстуком. Он рассказал какие работы ждут коммунаров завтра и попросил подходить к нему и делать заявки: кто чем пожелал бы заняться. Чарнота узнал от Агафонова, что это Маурин Борис Васильевич: "Наш неформальный лидер", - сказал тот.
"Почему неформальный?" - удивился Чарнота.
"Потому что у нас нет ни главных, ни подчинённых - все равны. И дело делаем добровольно и с радостью. Никто никому ничего не приказывает".
Чарнота скрыл скептическую улыбку и подумал: "Игра всё это. Очень скоро нужда в формализации лидерства отчётливо себя проявит и будет избран "председатель", "голова" или ещё какое-нибудь название придумают для главаря".
Но вслух он своих мыслей не высказал, а спросил:
"Мне-то куда записаться?"
"У вас есть три дня: гуляйте, смотрите, спрашивайте", - сказал Агафонов.
"Нет, я хочу на работу. А свои три дня я возьму потом. Так можно?"
"Конечно, я скажу об этом Маурину. Запишитесь-ка вы в косари. 282Завтра неудобья косить собираются - идите к ним".
Чарнота не умел косить, но промолчал об этом и был записан на завтра в косари. Для косарей сбор был назначен в 5 утра в столовой и поэтому Чарнота, прихватив принесённые для него Агафоновым книги, отправился к себе, несмотря на то, что коммунары ещё и не думали расходиться. Столовая превратилась в клуб и все, разбившись на группки, продолжали обсуждать какие-то свои дела.
Поднявшись к себе, Чарнота попытался начать чтение толстовских сочинений и открыл первую, верхнюю в стопке, книгу. Смеркалось. Название первой работы Л.Н.Толстого "Что такое религия и в чём сущность её?" он сумел прочесть сразу, так как оно было напечатано крупным шрифтом. Чтобы начать читать текст, ему пришлось подойти к окну и, всё равно, он с трудом разобрал слова:
"...только религия даёт разумному человеку необходимое ему руководство в том, что ему надо делать и что надо делать прежде и что после".
Григория Лукьяновича эти слова неприятно поразили тем, что они были первыми и сразу же вызвали у него, как читателя, протест. Начинать чтение Льва Николаевича с возражений против его высказываний было неприятно. Но военный опыт Чарноте подсказывал: не прав Толстой.
"Религиозно верующие люди хорошо идут в атаку, так как религия помогает им преодолеть страх смерти, но в то же время та же религия мешает им воевать изобретательно; у них инстинкт самосохранения 283притупляется и они жертвуют собой тогда, когда этого и не нужно совсем, когда можно ловкостью, хитростью, изворотливостью избежать гибели. Особенно ярко это отрицательное качество религиозного сознания проявлялось у мусульман", - так начал свои размышления Григорий Лукьянович. Было у Чарноты в его кавалеристском соединении несколько мусульман. Атака - не атака, а во время молитвы ничего их больше не интересует, пока дань своему Аллаху ни отдадут. В Стамбуле он на таких насмотрелся - молятся там, где их нужда застала. У них молитва - это святое и когда они молятся - они, как тетерева на току, ничего не видят и ничего не слышат - режь их тут же, как баранов. - Чарнота отложил книгу и продолжил размышления. - Религия (любая) - это обязательно вера в какое-то всемогущее сверхсущество. Лично мне для жизни нет надобности верить в существование этого существа. Есть оно или нет - я не знаю. А вот если я буду считать что есть, то и заботиться буду прежде всего о том, как бы получше угодить этому существу. Со всякими трудными жизненными вопросами я буду обращаться к нему, вместо того, чтобы самому осмыслить собственное положение и принять решение что делать. Вот и получается, что человеку невозможно быть разумным и религиозным одновременно, ибо в жизни бывают моменты, когда именно религией и ограничивается разум человеческий".
Григорий Лукьянович лёг на свой сенной матрас. Аромат свежего сена тут же окутал его, и он не заметил, как уснул.
284 Тревожная военная жизнь выработала в Чарноте способность спать ровно столько, сколько позволяло дело, которым он в данный момент занимался.