Игрушка (СИ)

"Бери, бери - это тебе за обратную дорогу. Врят ли в этих краях подвернётся пассажир до Москвы. Так что бери и спасибо, что подвёз. Прощай, мусульманин и не поминай лихом. Я ничего против вашей религии не имею. Вот только думаю: как бы сделать так, чтобы люди разумно и по доброму жили между собой".

С этими словами он хлопнул ладонью по крупу лошади и та пошла, увозя ещё одного встреченного Чарнотой на своём жизненном пути человека; с которым у него, по всей видимости, больше дороги не пересекутся никогда.

"Не пересекутся и хорошо, - рассудил он сам с собой. - А то, возможно, этот татарин меня на психа принял".

Сложив свои вещи на крыльце дома, Чарнота огляделся: "Никого". Издалека доносились петушиные крики и клохтанье кур. Взяв с собой только саквояж, Чарнота направился в сторону, откуда доносились эти звуки. Птичник толстовцы выстроили метрах в ста от большого дома, но находился он за конюшней и потому, стоящему у дома человеку, его видно не было. Обойдя конюшню, Чарнота увидел площадку, а на ней - несколько длинных, сколоченных из досок, жёлобов в которые молодая женщина из ведра сыпала зерно, а куры с обычным для них гомоном жадно клевали, причём каждая пыталась отхватить у соседки её порцию. Петух 274прохаживался в стороне с гордо поднятой головой и при появлении постороннего подал своим подопечным сигнал опасности. Женщина подняла голову, улыбнулась незнакомцу и сказала:

"Осторожно, этот петух у нас клювачий".

И действительно, сделав ещё несколько шагов в сторону женщины, Чарнота увидел, что петух готовится к нападению. Не упуская его из виду, Чарнота спросил:

"А где я могу видеть Агафонова Клима Владимировича?"

"Да они все в поле - дальнюю рожь убирают. Будут к вечеру", - не переставая улыбаться, ответила молодая птичница. - Подождите их в доме. Я сейчас закончу кормить птицу и провожу вас в комнату для гостей".

"Ну, что же, тогда я пошёл, - улыбаясь в ответ, сказал Чарнота, - а то ваш петух уже готов мне дырку в черепе проделать".

Григорий Лукьянович вернулся к дому и на ступеньках крыльца устроился ждать. Ждать пришлось не долго. Птичница подошла к Чарноте и протянула ему руку:

"Елена Петровна, - представилась она, - бывшая учительница, а вот здесь за птицей ухаживаю, да по хозяйству хлопочу. Скоро, правда, и у нас детишки подрастут, так ещё и учительствовать буду", - сказала она с неизменной улыбкой на лице.

"Тёмкин Евстратий Никифорович, - в свою очередь представился Чарнота. - Вот хочу к вам в коммуну попроситься. Примите?"

"Мы никому не отказываем", - ещё более широко заулыбалась 275женщина, взяла за ручку саквояж и сказала:

"Пойдёмте, я вам покажу, где вы поселитесь".

Дом был совсем новым. Ещё не выветрился запах свежеструганных досок. А когда по лестнице они поднимались на второй этаж и шли по коридору к двери комнаты для гостей, то Чарнота отметил добротность постройки - ни одна ступенька, ни одна половица даже не скрипнули под их ногами.

Большая комната с двумя окнами была пуста. Только три матраса, набитые сеном лежали на полу в разных местах, да радиаторы водяного отопления, установленные под подоконниками - вот и вся "мебель".

"Устраивайтесь. В матрасах сено свежее, я только вчера его заменила - сказала бывшая учительница, опуская саквояж на пол. - Скоро и наши будут. Поужинаете с нами?"

"С удовольствием", - улыбнувшись в ответ на предложение, согласился Чарнота.

Птичница удалилась, а Чарнота принялся благоустраивать свою постель: под матрас в голову он поставил саквояж. Развернул плащ и предполагал приспособить его вместо одеяла. И тут сквозь шорох набитого в матрас сена ему показалось, что за окном он слышит, доносившуюся из далека, песню в исполнении целого хора людей. Он прислушался:

"Мы с телеги ноги свесили,

Сердце радостно дрожит...", - эти слова пропел мужским баритоном одиночка - запевала. За 276ним грянул хор, но слов, видимо припева, было не разобрать. И вновь баритон поведал всем:

"Босоногие, беззаботные,

В этот день голубой

Мы с природой лучезарною

Прозвеним одной струной".

"Вот они как весело тут живут, - подумал Чарнота, - босоногие и беззаботные. Посмотрим, посмотрим - на какие позиции им удалось выйти".

С этими мыслями он спустился на первый этаж и вышел на крыльцо дома. На дворе стояли три телеги. Люди уже с них слезли и расходились по домам, весело между собой переговариваясь. Клима Владимировича Агафонова Чарнота увидел сразу. Тот ещё сидел на первой телеге и о чем-то беседовал с возницей. Люди с интересом всматривались в нового человека и от этого излишнего внимания к своей персоне, сразу такого количества людей, Григорию Лукьяновичу было несколько не по себе. Тот способ возвращения на свою родину, который он избрал, предполагал нахождение в тени. Он должен был быть незаметным, ничем не привлекательным элементом серой человеческой массы; а тут - такое внимание. Вот почему Чарнота не стал дожидаться, когда Агафонов закончит разговор и, находясь ещё даже в нескольких метрах от телеги, окликнул его:

"Здравствуйте, Клим Владимирович!"