Игры и люди

Я избрал термин paidia потому, что в основе его – корень со значением «ребенок», а также из желания не создавать читателю ненужных сложностей, прибегая к термину из языка каких-нибудь антиподов. Однако санскритское kredati и китайское wan

представляются еще более емкими и показательными названиями, благодаря разнообразию и самой природе дополнительных значений. Правда, этим чрезмерным богатством они также и неудобны: например, создают опасность путаницы. Kredati означает игры взрослых, детей и животных. Более специальным образом это слово применяется к бегу и прыжкам, то есть к резким и прихотливым движениям от избытка радости и жизненной силы. Оно также употребляется для обозначения недозволенных эротических сношений, ритмичного движения волн и вообще всего того, что колеблется по воле ветра. Слово wan еще более эксплицитно, и в силу того, что им называется, и того, что им не называется: это игры на ловкость, игры состязательные, симулятивные и азартные.

С другой стороны, оно являет собой множество таких смысловых разветвлений, к которым мне еще предстоит вернуться.

Если учитывать эти семантические сближения и исключения, то каким же могут быть объем и значение термина paidia? Сам я буду определять его как слово, охватывающее спонтанные проявления игрового инстинкта: легче всего опознаваемые примеры такого рода деятельности дают котенок, путающийся в шерстяном клубке, отряхивающаяся собака, младенец, смеющийся от звука погремушки. Это проявляется во всяком счастливом возбуждении, выражающемся в непосредственной, неупорядоченной деятельности, зачастую чрезмерно активной, важнейшей чертой которой или даже единственным ее основанием остается импровизация и отсутствие правил. Скакание на месте, рисование каракулей, громкая перебранка, беспорядочный шум и гам – очевидных примеров такой зудящей потребности в движениях, красках и звуках более чем достаточно.

Эта элементарная потребность в беспокойстве и гвалте изначально проявляется в стремлении ко всему прикоснуться – схватить, попробовать на вкус и запах, а затем бросить всякий доступный предмет. Часто она становится страстью ломать и разрушать. Этим объясняется удовольствие резать бумагу на мелкие кусочки, щипать корпию, разваливать какое-нибудь составное сооружение, проскакивать без очереди, расстраивать чужую игру или другое занятие и т. д. Дальше возникает желание мистифицировать или дразнить людей, высовывая язык, строя гримасы, делая вид, будто трогаешь или бросаешь запретную вещь. Ребенок старается утвердить себя, ощутить себя причиной, заставить обратить на себя внимание. Также и К Гроос приводит случай обезьяны, которая любила дергать за хвост жившую вместе с нею собаку, как только та задремлет. Первобытная радость от разрушения и опрокидывания вещей прослежена, в частности, с примечательной точностью деталей сестрой Г.-Ж. Романа у обезьяны-капуцина[14]

.

На этом ребенок не останавливается. Ему нравится играть с собственной болью, например раздражая языком больной зуб. Ему также нравится, когда его пугают. При этом он стремится испытать в одном случае физическое страдание – но ограниченное, управляемое, которому он сам является причиной, а в другом – психическую тревогу, им же самим желаемую и прекращаемую по его требованию. В обоих случаях уже можно опознать фундаментальные черты игры как деятельности добровольной, условной, обособленной и управляемой.

Вскоре возникает и склонность придумывать правила и упрямо, любой ценой соблюдать их: ребенок заключает с самим собой и своими товарищами всевозможные пари, которые, как мы уже видели, представляют собой элементарную форму agôn'a: он скачет на одной ножке, ходит задом наперед, с закрытыми глазами, спорит, кто дольше сможет глядеть на солнце, выдерживать боль или оставаться в какой-то неудобной позе.

Вообще говоря, первые проявления paidia не имеют и не могут иметь названия – именно потому, что в них еще нет никакой стабильности, никакого отличительного знака, никакого четко отдельного существования, которое позволяло бы закрепить их самостоятельность специальным наименованием в словаре. Но как только появляются конвенции, технические приемы, орудия, вместе с ними возникают и первые определенные игры: чехарда, прятки, воздушный змей, волчок, съезжание с горки, жмурки, куклы. Здесь начинают расходиться противоречащие друг другу пути: agôn, alea, mimicry и ilinx. Здесь также появляется удовольствие от преодоления специально создаваемой, произвольно определяемой трудности – такой, что справившийся с нею не получает никакой иной выгоды, кроме внутреннего удовлетворения от решенной задачи.