Игры и люди

Сам по себе ludus как бы еще неполон, им занимаются лишь поневоле, чтобы развеять скуку. Многие соглашаются на это занятие только в ожидании лучшего, пока не появятся партнеры, с которыми можно будет от этого удовольствия, лишенного внешнего отклика, перейти к игре соперничества. Но даже в случае игр на ловкость или комбинаторику (пасьянс, пазл, кроссворд и т. д.), исключающих или делающих нежелательным участие другого человека, ludus тем не менее поддерживает в играющем надежду после неудачи добиться успеха при новой попытке или набрать больше очков, чем в прошлый раз. Тем самым здесь опять-таки сказывается влияние agôn'a. Фактически им пронизана вся атмосфера удовольствия, получаемого от преодоления произвольно установленных трудностей. Действительно, хотя каждая из таких игр ведется в одиночку и в принципе не содержит в себе никакого соревнования, в любой момент ее легко можно превратить в конкурс, с призами или без, и такие конкурсы часто устраиваются в газетах. Не случайно также игровые автоматы устанавливают главным образом в кафе, то есть в таких местах, где вокруг играющего могут собираться какие-то зрители.

Однако у ludus'a есть одна черта (объясняющаяся, как я полагаю, скрытым влиянием agôn'a), которая все время отягощает его, – такая игра в высшей степени зависит от моды. Йо-йо, бильбоке, диаболо, багнод – все эти игры появлялись и исчезали словно по волшебству. Они пользовались массовой популярностью, которая затем бесследно исчезала и уступала место какому-то другому увлечению. Мода на интеллектуальные забавы более устойчива, но все-таки тоже ограничена во времени: свой расцвет пережили и ребусы, и анаграммы, и акростихи, и шарады. Вероятно, та же судьба ожидает и кроссворды с детективами. Данное явление оставалось бы загадочным, если бы ludus

действительно представлял собой индивидуальное занятие, каким он кажется. На самом деле он погружен в атмосферу конкурса. Он поддерживается лишь постольку, поскольку усердие увлеченных им участников превращает его в виртуальный agôn. Когда же последний отсутствует, игра не в силах долго прожить сама по себе. Действительно, ее недостаточно поддерживает дух организованного состязания – ведь он в ней не главное; и она не создает никакого зрелища, способного привлечь толпу. Она остается зыбко-диффузной или же рискует превратиться в навязчивое увлечение одинокого маньяка, который предается ей безраздельно и ради этого все более пренебрегает отношениями с другими людьми.

Промышленная цивилизация породила новую форму ludus'a – «хобби», необязательное второстепенное занятие, избираемое и продолжаемое для удовольствия: коллекционирование, любительское занятие искусством, радости домашних поделок или изобретательства – одним словом, всевозможные виды деятельности, представляющие собой прежде всего компенсацию уродующего воздействия, которое оказывает на личность конвейерный труд, по природе своей автоматический и раздробленный на мелкие операции. Уже отмечалось, что у рабочего, который таким образом становится ремесленником, хобби часто принимает форму изготовления уменьшенных, но зато

целостных моделей тех машин, в производстве которых он обречен участвовать лишь одной, все время повторяемой операцией, не требующей от него ни ума, ни умелости. Игра с очевидностью позволяет взять реванш у реальности; и это полезный, плодотворный реванш. Он отвечает одной из высших функций игрового инстинкта. Не удивительно, что техническая цивилизация способствует его развитию, пусть даже в качестве противовеса своим наиболее отталкивающим аспектам. Хобби – это образ тех ценных достоинств, которые делают возможным ее развитие.

Вообще, ludus ставит первозданному желанию резвиться и развлекаться произвольные, постоянно возобновляемые препятствия. Он придумывает множество ситуаций и структур, где получают удовлетворение одновременно и желание разрядки, и неистребимая, по-видимому, человеческая потребность в напрасном, бесполезном применении своих знаний, прилежания, ловкости, ума, не говоря уже о самообладании, умении превозмогать боль, усталость, панику или опьянение.

В этом смысле то, что я называю ludus, представляет собой такой элемент игры, чья значимость и продуктивность в культуре оказываются наиболее впечатляющими. В нем проявляется не столь резко выраженное психическое настроение, как в agôn

'e, alea, mimicry или ilinx'e, но, дисциплинируя paidia, он в равной мере способствует тому, чтобы эти фундаментальные категории игры обрели свою чистоту и высшее выражение.

* * *