Игры и люди

Но, занятый выведением из игры сущности искусства, он проходит мимо этой мысли и дает лишь предчувствие той социологии игры, которая явствует из нее. Что ж, вопрос все-таки поставлен, а игра принята всерьез. Шиллер подчеркивает радостную экспансивность игрока и постоянно оставляемую за ним свободу выбора. Игра и искусство рождаются из избытка жизненной энергии, в котором взрослый или ребенок не нуждаются для удовлетворения непосредственных нужд и который они посвящают бесцельному и шутливому подражанию реальным видам поведения. «Прыжок от радости, не связанный никаким законом, становится пляскою»[88]. Отсюда исходит Спенсер: «Игра – это драматизация деятельности взрослых». Или Вундт, который заблуждается в своей решительности и непримиримости: «Игра – это дитя труда. Нет такой формы игры, которая не находила бы своего образца в каком-либо серьезном занятии – образца, который также и предшествует ей» («

Ethik», 1886. Р. 145). Этот рецепт получил широкое распространение. Соблазнившись им, этнографы и социологи принялись с переменным успехом выявлять в детских играх пережитки той или иной забытой религиозной или магической практики.

Мысль о свободе, бесцельности игры была вновь заявлена Карлом Гроосом в работе «Die Spiele tier Тіеr

е»[89] (Иена, 1896). Автор прежде всего выделяет в игре радость от того, что ты являешься и остаешься ее причиной. Он объясняет ее возможностью в любой момент свободно прекратить начатую игру. Наконец, он определяет ее как чистую предприимчивость без прошлого и будущего, неподвластную давлению действующих в мире стеснений. Игра – это творчество, и игрок остается в ней хозяином. Отрешенная от суровой реальности, она предстает как самоцельный универсум, существующий лишь постольку, поскольку он добровольно принят. Однако, поскольку сначала К. Гроос изучал игры животных (пусть уже и имея в виду человека), то, обратившись несколько лет спустя к человеческим играм («

Die Spiele tier Menschen»[90]

Иена, 1889), он был вынужден подчеркивать их инстинктивно-спонтанные аспекты, недооценивая те чисто интеллектуальные комбинации, в которых они заключаются весьма часто.

Более того, он также мыслил игры звериных детенышей как своего рода веселую тренировку для взрослой жизни. Крайне парадоксально, но Гроос отсюда заключает, что игра – это и есть смысл молодости: «Животные не потому играют, что они молоды, они молоды потому, что должны играть»[91]. Соответственно он старался показать, каким образом игра дает молодым животным больше мастерства в преследовании добычи или в ускользании от врагов, как она приучает их бороться между собой, готовясь к тому моменту, когда они по-настоящему столкнутся в соперничестве за обладание самкой. Отсюда он вывел изобретательную классификацию игр, вполне подходящую к своему объекту, но, к сожалению, повлиявшую на предпринятое позднее исследование человеческих игр. Он различает игровую деятельность: а) органов чувств (опыты касания, температуры, вкуса, слуха, цветов, форм, движений и т. д.), b) моторного аппарата (движение на ощупь, разрушение и анализ, построение и синтез, игры на терпение, простое бросание, бросание ударом или толчком, придание качательного, вращательного или скользящего движения, метание в цель, схватывание предметов в движении); с) ума, чувства или воли (игры на распознание, на память, на воображение, на внимание, на рассуждение, на внезапность, на испуг и т. д.). Далее он переходит к так называемым тенденциям второй степени, связанным с боевым, половым и подражательным инстинктами.

Этот длинный список прекрасно показывает, каким образом все ощущения и эмоции, которые человек может переживать, все жесты, которые он может делать, все мысленные операции, которые он способен совершать, – дают рождение играм; он не проливает ни малейшего света на сами игры, ничего не говорит ни об их природе, ни об их структуре. Гроос не заботится о том, чтобы сгруппировать их согласно их собственным сходствам, и, кажется, не замечает, что в большинстве своем они затрагивают сразу несколько органов чувств или функций. По сути, он довольствуется тем, что распределяет их по главам признанных в его время трактатов по психологии, или, вернее, он ограничивается демонстрацией того, как у чувств и способностей человека имеется также и бесцельный способ действия, не приносящий непосредственной пользы, а потому принадлежащий области игры и служащий единственно для подготовки индивида к решению будущих задач. Азартные игры опять-таки исключаются из рассмотрения, причем автор даже не замечает, что он их исключил. С одной стороны, они не встречались ему у животных, а с другой стороны, они не готовят ни к какой серьезной задаче.