Игры короля Филиппа (СИ)

   Оставшись в одиночестве, Адри еще час бродил по темному саду, вдыхая сладкий аромат роз и пьяный запах сирени, пряча от любопытных взоров слуг свою печаль. Но есть ли толк в печали? Ровно такой, чтобы понять: ценен каждый миг любой жизни на земле, и нельзя поправить то, что непоправимо. Никому не удалось исправить смерть, а значит остается исправлять жизнь. Винсент дал себе слово, что больше никогда не бросит тех, кто ему дорог. Он пережил эту ночь.

   В понедельник утром Адри оседлал Каро и уехал куда глаза глядят. Задумчивый и молчаливый, он не следил за дорогой; едва оказавшись в полях, Винсент ослабил поводья и предоставил Каро самому решать, куда им ехать.

   Конь забрел в перелесок из сосен, мягко ступая по белому мху, вышел на опушку. Воздух был свеж, где-то в ветвях кривой старой сосны громко защебетал зяблик: "Фью-фью-фью-ля-ля-ди-ди-ди-ви-чиу", и ему с соседнего дерева тут же ответил другой - радостной звонкой заливистой песней жизни. Они перекликались, узнавали голоса друг друга в мерном гомоне птичьих пересвистов и шума лесных крон, а потом тот, что прятался в колючих ветвях старой сосны, вдруг вырвался пестрым пятнышком из зеленого плена и, пролетев над головой Винсента, устремился к синим ясным небесам. Адри смотрел ему вслед и, едва улыбаясь, завидовал его беззаботности, простоте желаний, стремлению быть. Птицам живется легко - им все понятно, суть их существования в том, чтобы опериться, продолжить род и уйти из мира, уступая поприще своих мелких птичьих забот новому поколению себе подобных. У людей все намного сложнее: у каждого свой смысл, своя судьба, свои ошибки и преступления. Часто один человек не понимает другого и разнится с ним привычками, характером, видением мира - тут уж не до единства плоти и крови - тут войны и потери пируют над трупами слабых и невинных, над разбитыми сердцами соперников и над изуродованными грубостью душами тех, кто нечаянно наступил на ногу соседу. Но кому важна такая борьба? Винсент помнил, что в священной книге богини Виты об этом было сказано лишь одно: "Война между Добром и Злом бессмысленна - у них равное количество побед и поражений в Вечности, которая их породила словно братьев - в один час и из одного чрева. Они так крепко связаны, что если погибнет один - и другого не станет". Вот и выходит, что людям нужна война ради войны. Добро и Зло в таком стремлении столь относительны, что их часто можно перепутать друг с другом и принять одно за другое. Истину увидит лишь бескорыстный.

   Адри заметил вдалеке знакомые очертания Ашайре - ее бледно-рыжие стены, высокие башни, возвышающиеся над зеленым морем виноградников, и в голове Винсента разом сложились воедино все вопросы, которые так мучили его с момента их последней встречи с Морелом, и которые он так боялся озвучить самому себе. Адри казалось, что Рене мог бы рассказать больше о смерти его отца, что он знал, что за люди стояли во главе заговора против короля Эдуарда, и если отец Винсента служил им верой и правдой, то почему они позволили его казнить? Морел показал барону лишь малую толику истины, утаив от него главное, зато тактично упредил об уроке, который готовит Винсенту жизнь. Адри начинало казаться, что все вокруг, словно сговорились пугать его смутными неясными предостережениями. Его сны. Морел. И даже Танар.

   - Танар, - это имя словно сорвалось с губ само собой, и вдруг Винсенту отчетливо вспомнился их последний разговор: "У тебя нет родителей. - Да, отца. - Нет, обоих нет".

   И ведь как раз это было около трех недель назад! Адри словно молнией шарахнуло - он сжал поводья в руках и с излишней решимостью толкнул пятками в бока Каро - да так, что тот от неожиданности захрапел, а потом галопом поскакал через поля к замку Морелов.

   Здесь все было, как в прошлый раз - цыгане, толкотня, суета и небрежный беспорядок повсюду. Винсент взглядом старался отыскать среди людей хрупкую фигурку Танара, но того, видимо, попросту не было во дворе. Оставить Каро в конюшнях без присмотра Адри счел неразумным - он разыскал Барку, брата Танара, которым тот так гордился и хвастался в прошлый раз. Нашелся он возле палатки кузнеца и, едва взглянув на этого рослого широкоплечего цыгана, ровно сидящего на длинной гнилой скамейке, Винсент понял, почему ему так доверяли лошадей. Барка оказался слеп от рождения и умом пятилетнего ребенка не превзошел. Лошади были для него игрушками: их теплые морды, их горячее дыхание, их грубые гривы нравились Барке, а лошадям нравился он - добрый и беспомощный.

   Каро фыркнул, и Барка встрепенулся, вытянул перед собой руки, будто ожившая внезапно неказистая статуя в черной рубахе и пестром лоскутном жилете без двух пуговиц, с худым каменным лицом, которое неожиданно озарила по-настоящему счастливая улыбка.

   - Лошадка, - сказал он, - а я тебя знаю.