— Откуда Вы знаете меня? — спросил я, изучая его лицо, ища в нём знакомые черты. Но либо я совершенно не помнил этого человека, либо он слишком изменился с нашей последней встречи.
Губы его превратились в ниточку от улыбки.
— Тебя все знают. Ты нынче… суперзвезда… — загадочно добавил он.
Я продолжал изучать его: сутулый, худощавый, горбатый нос, очки, блестящая лысина, обрамлённая тёмными волосами, влажные белёсые глаза. Вид и энергетика выдавала в нём представителя скорее технической интеллигенции, нежели творческой.
— Посмотри… — хитро сказал он, поведя в сторону одними лишь слезящимися глазами.
Проследив за его взглядом, я увидел, как у покосившейся низкой ограды, шелушащейся краской, жмутся друг к другу пучеглазые низкорослые существа с изогнутыми когтями на босых ногах.
— Мелкие бесы панически тебя боятся, — ответил он, — после того, как ты убил четверых моих собратьев.
Возможно, глаза мои метнули молнии, потому что мелкие бесы бросились на утёк, а на месте, где они только что жались, едва справляясь с дрожью, натекли индиговые лужи, в которые падала пурпурная краска с искорёженной ограды. Я отвернулся, не скрывая брезгливости во взгляде. Вместо представителя технической интеллигенции рядом со мной стояла косматая тварь с мелкими рогами. Его выпуклые креветочные глаза уставились на меня из-под пушистых шевелящихся бровей. Я оглядел его сверху вниз: рубаха с бродячим декольте, короткие штаны, к поясу которых привязана тыквенная фляжка, и косматые босые ноги, обутые в сабо, ногти на пальцах загибались вовнутрь.
— Ты знаешь, зачем я пришёл к тебе? — вкрадчиво вопросил он.
— Чтобы убить меня… — прошептал я.
— Нет, — ответствовал он, — я не такой кровожадный, как мои собратья. Но, как ни крути, ты убил их, и я требую сатисфакции. Но не торопись доставать из-за спины очередной режущий инструмент.
— А что ты предлагаешь?
— Выпить со мной. — Брови от предвкушения зашевелились быстрее. — Всё крайне просто. Мы пьём. Кто кого перепьёт, тот и победил.
Я неуверенно кивнул. Он уныло повёл меня к ближайшей рюмочной. Внутри было накурено, у столиков почти недвижимо стояли существа, когда-то бывшие людьми. Языки их, похожие на змеиные, опущенные в странную зелёную жидкость, ритмично шевелили раздвоенными концами. Глаза остекленели, лица припухли и покрылись синевой.
— Они поддались мне… — пояснил мой креветочноокий приятель. — Какая печа-а-аль, — протянул он, приглашая меня за стол у стены, махнул когтистой лапой, подозвав разносчика.
— Ты так ловко разделался с моими собратьями, что я впервые за несколько веков вышел из уныния, что мне совсем не свойственно. Ты понимаешь… — он играл словами.
А между тем на стол встали две высокие стеклянные колбы с зелёной жидкостью.
— И… как принято, первый тост — за знакомство! — он схватил лапищей колбу и осушил её до дна.
Я последовал его примеру. Иного не оставалось.
Между тем он начал углубляться в разговоры, будучи любителем развести демагогию, он болтал и философствовал, критиковал, жаловался, придумывал теории и сам же их опровергал. Выпив 5 колб с зелёным пойлом, отвратительным на вкус, я, к своему удивлению, заметил, что не пьянею. Должно быть, причиной тому была икра Святой Камбалы, которой я так удачно причастился заранее.
— Вот как жить в такой стране? Вот тебе как?
Я молчал, внимательно сверля его взглядом, сосредотачиваясь на деталях и окружении, не давая ему затащить меня в рутину размышлений. Я чувствовал, что в его словах спрятаны капканы, которые прищемив палец, отхватят руку.
— Валить отсюда надо. Только куда? — Он пытался вовлечь меня в рассуждения. — Нас нигде не ждут. Разве что… в Австралии — осваивать необъятные просторы пустынь, разводить страусов. Но мы-то с тобой знаем, что это не вариант. Там ведь депрессивные кенгуру сами бросаются под колёса проезжающих фур. В ночи, когда их одолевает уныние, они понимают, что выхода нет, от себя не убежишь. Так вот они, влекомые инстинктом, находят одинокие трассы посреди пустыни, прыгают под колёса. И… хрысть! — он издал хлюпающий звук. — Их внутренности разбрасывает по капоту. А главное, всем всё равно. Людям плевать. Люди, они по природе своей, злые. Знаешь, вот тебя любят сейчас, обожают, возносят! — лапищи его артистично поднялись, демонстрируя помпезность. — Ты считай, Святой! Или нет? — он хитро пробуравил меня круглым глазом. — А завтра они узнают тебя получше, возненавидят и, глядишь, прибьют к позорному кресту. — Он сплюнул на кафельный пол, слюна зашипела, разъев в месте плевка воронку, как от упавшего снаряда. — Но не переживай, потом они снова возведут тебя в ранг Мессии, потому что на Руси любят великомучеников. Только ты с этого ничего не получишь.
Он причмокнул и осушил колбу, какую по счёту я уже не мог сказать. Мне пришлось последовать его примеру.