ИКРА (СИ)

Покончив с Поглотителем, я двинулся на поиски бара, адрес которого прочёл на флаере. Возле метро я решил поймать машину. Ко мне прытко подбежал смуглый парень, на ломаном русском предлагая машину. Я кивнул. Он прошёл между припаркованных авто и жестом пригласил меня садиться. Я приоткрыл дверцу, в лицо ударил горячий суховей. Контраст между температурой на улице и микроклиматом в машине разительно отличался. Я устроился на сиденье, пристегнулся, вдыхая иссушающий воздух горячей пустыни. Расстегнул куртку и снял шапку. Знойный смуглый юноша сел рядом, завёл машину и включил бархатную восточную музыку, которая звенела в моих ушах колокольчиками, переливаясь песнопениями. Через лобовое стекло я смотрел на дорогу. Мы ехали по жёлтой пыльной пустыне, обгоняя караванщиков с верблюдами. Яркие напевы, сочные мелкоузорчатые орнаменты бедуинов, жар, дышащий в лицо и водитель слева от меня, впавший в состояние шаманизма прямо за рулём, перенесли меня из Москвы на улицы Древней Палестины. Петляя по улочкам, он, наконец, остановился, выключил музыку, пока я рылся в карманах в поисках денег. Денег обычных я не нашёл, вместо привычных бумажек, в карманах звенели монеты. Я добыл их, разложив на ладони. Припомнить так и не смог, откуда они у меня — какие-то древние монеты, словно я выудил их из раскопок археологов, с изображением агнца и остроконечной звезды. Я посмотрел на водителя, протянув ему ладонь. Он кивнул. Тогда я высыпал монеты в его бедуинскую руку и вылез из машины. Оглядевшись по сторонам, я несколько раз ковырнул носком ботинка жёлтый песок. Поодаль виднелась деревянная вывеска с вырезанным силуэтом рыбы. Она покачивалась на ветру и печально скрипела. Под вывеской находился низкий проход, ступеньками ведущий вниз по узкой улочке. Я пригнул голову и спустился по каменной, местами треснувшей лестнице. Она привела меня в небольшой дворик, где на стене дома висела рекламная доска. На ней шрифтом, имитирующим арамейскую письменность, было начертано: «Икра Святой камбалы. Скидки».

— Пойдём… — раздался вкрадчивый голос. Я узнал тембр Профита.

Он прошёл под своды входа, едва задев меня плечом, обернулся и пригласительным жестом, позвал за собой в темноту. Я повиновался. Чернота обволокла меня на мгновение и стремительно растаяла. Мы стояли посреди помещения с приглушённым освещением. Вокруг за небольшими столиками сидели люди. Вернее, при беглом взгляде они показались мне обычными людьми. Впереди виднелась барная стойка. Профит уверенно зашагал, ведя меня за собой.

— Я привёл его… — тихо проговорил он молодому бармену с миндалевидными глазами цвета маслин. — Позови её.

Тот удалился, а Профит повернулся ко мне, облокотившись на стойку, втянув через трубочку из стакана фиолетовую жидкость.

— Будь любезен, она всё-таки твоя мать…

Незнание не поставило меня в тупик. Лишь проснувшийся интерес щекотал внутренности. Она появилась из темноты. Совершенно двухмерная, плоская женщина-рыба. Тело её покрывала перламутровая сине-зелёная чешуя, которая богато переливалась. Человеческая кожа проступала лишь на лице, шее, обнажённой груди и кистях рук. Низа девы-рыбы я не увидел, предполагая наличие хвоста, как у русалки, но как она ходила на нём вертикально, я даже не старался понять. Голову её, как накидкой, скрывала чешуя, но человеческое лицо открыто наблюдало. Дева Камбала изучала меня холодными глазами. Глаза эти виделись всем глубоко духовными, отражающими устойчивость к мирским страстям и отсутствие чувственности, но мне они виделись пустыми и безразличными, неживыми глазами и ничего не отражающими. За спиной её я разглядел семь гарпунов, торчащих из раненной чешуи, как напоминание о пережитой когда-то боли. Или… она постоянно испытывала боль, терзая себя, я не знал.

Она положила кисть руки на столешницу, прикрыв что-то ладонью. Пододвинув ко мне, она убрала свою тонкую руку и односложно проговорила:

— Вот…

Передо мной лежало удостоверение, напоминающее по форме студенческий билет. На пурпурной корке золочёными буквами всё той же стилистической арамейской вязью было написано «Свидетельство о рождении». Я взял свидетельство в руки и открыл на первой странице. Моя фотография три на четыре: недовольное лицо, полное невозмутимости и пирсинга, грязные волосы выбились из-под зелёной шапки.

— Нигде не умеют снимать на документы, — подытожил я, усмехаясь.

Далее в графе родители числилась в пункте «мать» Дева Камбала, а графа «отец» пустовала. Я снова рассмеялся и попросил карандаш. Бармен с миндалевидными глазами услужливо бросился искать его под барной стойкой и протянул мне обрубок графитного карандаша. Сжав обрубок пальцами, я нацарапал в графе «отец» словосочетание «Святой Дух». Оставшись довольным собой, я язвительно спросил Деву Камбалу:

— Как ты можешь быть Святой и Непорочной, если я твой сын?

Она не ответила, лукаво поведя холодными глазами и слегка улыбнувшись, развернулась и ушла.

— И где ответ? — разочарованно спросил я, обращаясь к Профиту.