ИКРА (СИ)

Дом дышал вековой старостью и, распахнув хоть и потрескавшуюся, но плотную дубовую дверь цвета сочной лазури, приглашал внутрь. Подъезд изнутри был окрашен изумрудной краской, местами осыпающейся. Лифт отсутствовал. По лестнице мы поднялись на третий этаж. Профит уверенно свернул к обшарпанной двери с нарисованным детской рукой голубем. В том месте, где положено голубю иметь бусину-глаз, располагался дверной глазок. Я нажал на кнопку звонка, тот вместо звона издал членораздельную речь: «Входите, не заперто».

Звуки фортепиано разносились именно из этой квартиры. Толкнув дверь, мы прошли в коридор. Лакированный паркетный пол и «провансовые» обои с цветочками изрядно пожелтели. Мелодия громко неслась из открытых дверей большой комнаты, она завихрялась, сворачивая в коридор, выбрасывая потоком воздуха цветастых амадин. Они беспомощно хлопали крыльями, выравнивая полёт, с трудом входили в поворот, летя нам навстречу. Я рефлекторно заслонил ладонью лицо, чувствуя, как амадины пролетают над головой, касаясь крыльями моих волос. Выписывая сложные пируэты, птицы проносились мимо, вылетая из распахнутого кухонного окна. На ощупь, преодолевая коридорные метры и поток ошеломлённых птиц, стремящихся обрести свободу, мы достигли большой комнаты. Шикарная люстра на потолке вращала гранями хрусталя по принципу диско-шара, от неё отражался уличный свет, распуская солнечных зайцев, которые весело скакали по комнате.

Святая Дева Камбала самозабвенно играла на рояле цвета лазурного неба, в тон её чешуе, в тон моих крашеных волос. Руки её порхали подобно красочным амадинам. С полузакрытыми глазами она исполняла «Сонату-Фантазию» Скрябина. В углу комнаты возле широкого окна на танкетке с изогнутыми ножками сидел… сидел, вжавшись в угол, сам… Скрябин, насколько я мог судить по залихватским усам и бородёнке, торчащей с острого подбородка. Одной рукой он заслонял лицо, второй ковырял обои с цветочками, кроша ими на паркетный пол. Он плакал. Я явственно видел его изумрудные слёзы, которые скатывались по скулам, застревали в усах, в бородке. Редкие капли падали на пол, застывая круглыми брызгами краски.

Думаю, Святая Камбала почувствовала жалость, тщательно сдерживаемою мной, но просочившуюся сквозь поры кожи и туманной струйкой поползшей к Скрябину. Дева тут же остановилась. Рояль смолк, и она обратила свой холодный взгляд на меня.

— Так вот как ты любишь свою Мать, — с укором сказала она. — Так на пенсию быстрее выйдешь, чем дождёшься от тебя визита вежливости.

Убрав рыбий хвост с педали рояля, она протянула мне свою голубоватую и холодную кисть руки, я неумело поцеловал её тыльную сторону, коснулся гладкой и красивой чешуи. Профит же суетливо протянул мне купленный букет, а я незамедлительно вручил его Святой Камбале. Губы её приняли улыбку, которой позавидовала бы Джоконда Леонардо.

— Я прощаю тебя, — пропела она и повернулась на крутящемся стульчике. — Милый, я не просто так хотела увидеть тебя. Вчера ты… встретил девушку, отмеченную поцелуем Иуды. И хотела бы предостеречь тебя.

— Что вы всё время хотите от меня?! — не выдержал я, перебив её. — Я не Мессия больше. Я не давал обета безбрачия и плевать хотел на ваши долбаные Заветы и доктрины. Я лишь делаю, что считаю нужным.

Она положила букет на рояль и подняла тонкие руки, желая унять моё раздражение.

— Я ничего не навязываю тебе. Ты всё решаешь сам. Я лишь предупреждаю тебя об опасности, исходящей от неё.

— Отлично, — я мотнул головой. — Я понял.

— Ну что ж… — она развела руками и поднялась.

Мать протянула ко мне левую руку, плавно, словно выполняла какое-то сложное сакральное и оттого мистическое па, она перевернула кисть внутренней стороной и поднесла палец к моим губам. Крупная ярко-оранжевая икринка цвета волос «щавелевой девы» оказалась у меня на кончике языка. Я, не сомневаясь, отправил её в рот. Она лопнула на зубах, обдав язык пряным соком с привкусом гвоздики и корицы.

— Она твоя… твой… крест… — рассмеялась она и села обратно за рояль, вознеся кисти над клавишами.

Я понял, что визит окончен и вышел в коридор. В спину уже начали биться быстрые амадины, подталкивая меня к двери. Я поспешно вышел вон, сбежав по ступенькам в колодец двора. Почувствовав на себе чужой взгляд, я обернулся. Профит стоял в дверном проёме. Вся его фигура сквозила печалью. Зная, что при отсутствии глаз как таковых, он всё равно прекрасно видит, я помахал ему, желая приободрить, и направился прочь.

Погода улучшилась по сравнению с утром. Вылезло солнце, прогрев и высушив асфальт. Подошвы кед подбрасывали сухие листья, измеряя метраж тротуаров. Я зашёл в заполненный людьми «фаст-фудовый» ресторан. Взял раскалённый чёрный чай и «трёхкотлетный бургер». Я собирался зайти сегодня к Соррел, а если её не окажется дома — то обязательно дождаться.