ИКРА (СИ)

Он присел на корточки, ощупывая рваную рану. Затем достал из заднего кармана джинсов маленькую жестяную баночку, снял плотную крышку. Красно-оранжевые мелкие гранулы он аккуратно взял на палец и поднёс к ране.

— Что это? — подозрительно спросил я.

— Наркотик, — невозмутимо ответил он, — его делают из икры Святой Камбалы, но он проявляет чудесные исцеляющие свойства при лечении подобных метафизических ран.

Тонкие пальцы Профита с гранулированным порошком коснулись истерзанной плоти. Первой волной по телу прокатилась судорога, а потом волна эйфории. Я невольно прикрыл глаза, закусив нижнюю губу. Он обработал рану и, глянув на меня несуществующими глазами, запустил пальцы с остатками порошка себе в рот. Губы его сомкнулись. Он на секунду замер, распробывая вкус порошка, перемешанного с моей кровью.

— Прав был дух… Ты пришёл… — загадочно проговорил Профит, высказав мысли вслух и поднялся с колен. — Но ты не можешь расхаживать здесь просто так. Тебе необходимо свидетельство о рождении. Вот, здесь тебе помогут. — Он протянул мне глянцевый флаер.

Я убрал флаер в карман куртки.

— Но… как я найду тебя?

— Я отыщу тебя сам, когда придёт время…

========== Семь.III ==========

»…Wake me up, drag me out

Brake the chains that hold me bound

This sad illusion is the cause of this cry

In this wasted paradise…»

Меланхолично пел голос. Я проснулся на следующий день, в наушниках играла музыка, по-видимому, играла всю ночь, пока я спал. Отбросив плеер с наушниками в сторону, я тщетно пытался вспомнить, как добрался до дома. В горле была неимоверная сухость. Поднявшись, я побрёл в одних трусах на кухню, с которой доносились женские голоса. Мать, одарила меня неблагосклонным взглядом, бросив лишь:

— Где ты вывалялся вчера? Я понять не могу, что происходит. Джинсы порвал. — Она сурово сверлила меня взглядом. — Совершенно невменяемый, я еле стянула с тебя одежду. Хорошо, Надюша помогла.

Жена брата, игнорируя меня, допивала чай.

Я поднял графин со стола, накатил кружку воды, слегка расплескав на стол, залпом осушил её, жадно глотая.

— Где мои джинсы? — спросил я.

— Я постирала всё. Одень другие. — Ответила мать.

— Чёрт! — процедил я, вспоминая про глянцевый флаер, отданный мне Профитом.

Дикое беспокойство охватило меня. Я распахнул дверцу стиральной машины, достав мятые влажные джинсы, панически пробежал по карманам, но флаера не оказалось.

— Ты ничего не вынимала из карманов? — округлив глаза, спросил я мать.

Она пожала плечами.

— Хм… — пфыкнула Надя, вставая из-за стола, — наркоман, — презрительно обронила она.

Голова работала, отчаянно копоша воспоминания. Я бросился в коридор, схватил куртку, обыскивая карманы. Изъял прямоугольную картонку: гладкую, глянцевую, на пурпурном фоне изображён силуэт чёрной рыбины, на обороте надпись «Бар Святой Камбалы» и адрес мелким шрифтом.

Когда я вышел на улицу, светило яркое солнце, совсем по-зимнему. Оно не грело, несмотря на середину марта. Дети резвились, громко галдя высокими голосами за оградой детского сада. Я щурился от слепящей белизны снега и лезущих в глаза лучей. Потом завернул во двор, в спасительную привычную тень. Навстречу мне по едва расчищенному асфальту молодая низкорослая мать с раскосыми глазами везла в прогулочной коляске ребёнка. Я невольно разглядывал его, приближаясь. Он жадно что-то жевал. Руки его были пухлые и заляпанные пищей. Рот в крошках. Не самый опрятный ребёнок. Он постоянно крутился, протягивая руки к матери и требуя. Она послушно доставала что-то из пакетика. Я даже разглядел замызганную коляску, думая про себя о том, что вот так и растёт поколение, жрущее везде: в общественном транспорте, распространяя запах сервелата, в кинотеатрах, хрустя поп-корном, как собачьим кормом, в вагоне метро, удобряя тёплый душный воздух ароматизированными чипсами с луком и чесноком. Мысли мои прервались, когда узкоглазый малец неожиданным басом проговорил:

— А тебе не всё ли равно, дохляк?

Эфир закрутился, меняя привычный мир. Теперь я заметил, что это не просто азиатский ребёнок. Я разглядел хищный ряд мелких зубов и маслянистую кожу нездорового цвета. Я остановился в метре, изучая его.

Он рассмеялся и продолжил:

— Ждёшь весну? Как все ждёшь, знаю. А что если она не придёт? — ехидно спросил он, так невзначай открыв рот, словно между делом. Неимоверно длинный лягушачий язык выстрелил, схватив ленивого нахохлившегося голубя, и отправил в рот, утыканный игольчатыми зубами.

Он тщательно прожевал, заглотив голубя целиком.

— Не будет весны! — рассмеялся он, сотрясая округлившимся пузом под детской одеждой, и отрыгнул утрамбованный брикет из голубиных остатков с перьями. — Будет вечная зима. Вечная масленица. Я люблю масленицу. — Он плотоядно облизнулся. — Очень забавно получится — вечные проводы никак не уходящей зимы.