Ильф и Петров

И, разумеется, в этом романе соблюдается главное требование донкихотских историй: при Дон Кихоте, при главном герое, при обаятельном мерзавце должна быть свита и, главное, при нем должен быть идиот. И этот идиот там есть. Это Шарапов, который, в сущности, тот же Балаганов. «Ну и рожа у тебя, Шарапов!» – это тот самый стиль, в котором Бендер общается с Балагановым.

То есть третий роман трилогии о Бендере, как вариант – это или «Мастер и Маргарита», или «Эра милосердия». И, кстати, обратите внимание, что в их экранизациях очень сходную роль играл один и тот же маленький, хромой, трагический, комический, замечательный артист – Зиновий Гердт. Михаил Мизайлович Бомзе сопутствует здесь Жеглову точно так же, как Паниковский Бендеру. Помните, Паниковский все время просит его пожалеть? И Бомзе в фильме и в романе, что очень важно, произносит: «Будет ли когда-нибудь эра милосердия?», отчасти повторяя мечту бабелевского Гедали об интернационале добрых людей.

Но есть и третья возможность, самая неожиданная и самая блестящая. Бендер по природе своей медиатор. Бендер – обоюдная фигура. Он очень хочет за границу. И он может побывать за границей, оставаясь при этом нашим. Бендер – это идеальный разведчик. И в этом смысле последняя реинкарнация Бендера – это… Штирлиц. (смех в зале). Абсолютно точно! (аплодисменты) Я объясню сейчас почему. Я пришел к этой мысли не просто так. Меня к ней подвел Андрей Шемякин, один из самых концептуальных российских кинокритиков, человек, который не столько умеет давать гениальные ответы, сколько умеет ставить правильные вопросы. Вот он когда-то меня и Евгения Марголита, двух своих коллег, поставил перед вопросом: два фильма породили две волны анекдотов – «Чапаев» и «Штирлиц». Особенность анекдотов о Штирлице (и, кстати, многих о Чапаеве) в том, что все они строятся на языковом юморе, на каламбурах. Почему это так? Ведь в романе этого нет.

И действительно, хоть я люблю Юлиана Семенова, он интересный писатель, но не будем отказывать себе в удовольствии пошпынять даже хорошего писателя. Я вынужден признать, что писал он плоско. Это не значит, что писал он плохо. У него есть прекрасные городские повести. Мы знаем, что он был очаровательный человек, мы все его видели в «Солярисе», помните, когда комиссия Бертона слушает, появляется такой мрачный толстяк? При этом боксер. Кстати, именно он выведен как Базиль у Трифонова в рассказе «Победитель». Он оставил большой след в культуре. Но писал он плоско, ничего не поделаешь.

А Штирлиц – это герой, за которого говорит голос Копеляна. И в голосе Копеляна, на самом деле, дело не в словах. Дело в хрипловатой доверительной интонации, с которой человек тепло думает о своей далекой родине, думает о ней так тепло именно потому, что она от него очень далеко. (смех в зале) Если она рядом – совсем другое дело, другой коленкор. Вы же помните, конечно, эти анекдоты, которые (вот теперь я наконец нашел ответ, Марголит свой ответ нашел раньше, он написал, что «Чапаев» строится по принципу анекдота: все эпизоды фильма – это анекдоты, правда, анекдоты иногда трагические, иногда серьезные, но он строится как цепочка замечательных гэгов), а вот почему роман Семенова и фильм породили такое количество языковых анекдотов – ребята, это произошло потому, что это попытка пересказать историю Штирлица языком Ильфа и Петрова. И все эти анекдоты построены по правилам Ильфа и Петрова.

«Пуля ударила в лоб Мюллеру и отскочила. “Броневой”, – понял Штирлиц».

«Внизу какие-то эсэсовцы ставили машину на попа. “Бедняга пастор”, – подумал Штирлиц».

«Штирлиц встал спозаранку и одернул занавеску. Румынские разведчицы продолжали передачу». Позаранку и Занавеску – это в духе классических шуток с иностранными фамилиями.

«Обнаженная Габи бросилась Штирлицу на шею. Она еще не знала, что Штирлиц любит только стариков и детей».

И, конечно, замечательный анекдот, когда Штирлиц проходит в буфете очередь, быстро накладывает все без очереди себе, отходит. Мюллер смотрит на него во все глаза. Голос за кадром: “Мюллер тогда еще не знал, что Герои Советского Союза обслуживаются вне очереди“». (смех в зале)

Есть жестокие варианты: «Мюллер, пойдемте снимем девочек» – «Не надо, Штирлиц, пусть повисят» – это звучит нечеловеческим кощунством, я сейчас просто боюсь это пересказывать, потому что, чего доброго, окажется, что это экстремизм, но этот анекдот просто ходил и он был широко напечатан. А есть анекдот, за который никому ничего не будет и который вполне себе трогательный как-то: «Штирлиц шел по Фридрих-штрассе. Ничто, кроме волочащегося за плечами парашюта, не выдавало в нем советского разведчика». Вот это, понимаете, это очарование…