Иллюзия преданности (СИ)

— О нет, вовсе нет, радость моя. Это он мне завидует. Поэтому ворует у меня.

— Ты мог бы перестать носиться со своим раненым самолюбием! Оно уже не во всякую повозку влезет, до того распухло!

Терри сощурился.

— Он и на тебя глаз положил по той же причине.

— Что-о? — потрясенно выдохнула Вария. На её скулах расплылись пятна румянца.

— Мне следовало догадаться, что он захочет увести ещё и мою девушку.

— Т-ты… ты хоть соображаешь, что несешь? — разъяренно прошипела Вария, опершись ладонями о стол. Она оглянулась и, наклонившись ниже, приглушила голос до срывающегося шепота. — Я говорила с лекарем о твоих вспышках гнева, если хочешь знать! Он сказал, что тебе следует соблюдать технику безопасности при работе с кристаллами, иначе тебя скоро доставят в лечебницу в смирительной рубашке.

Терри сжал челюсти так сильно, что заныло где-то в области затылка.

— Как мило с твоей стороны, — процедил он. — Такая забота…

— Я беспокоюсь за тебя! — воскликнула Вария, и все в равинтоле повернули головы. Под любопытными взглядами Терри сгорбился, поставил локти на стол и закрыл голову руками. Все лицо горело как при лихорадке, и опять отовсюду к нему поползли гибкие черные щупальца. Во рту появился кислый металлический привкус.

— Просто уходи, Вария, — попросил он. — Ты делаешь только хуже.

— Ты сам себе делаешь хуже! И если не остановишься прямо сейчас, тебе уже нельзя будет помочь.

Терри порывисто встал, подхватил ремень сумки и накинул на плечо.

— Тогда я уйду.

Арри тоже встал, чтобы выпустить друга из-за стола, и взял свою тарелку. Поставил на поднос. Руки у него дрожали так, что ложка звенела о каемку. Девушка осталась сидеть, прижав ладони к щекам. Ее длинные ресницы склеились от слез. Арри кое-как собрал посуду, едва не опрокинув на скатерть полную тарелку нетронутого острого супа.

— Вария, если ты продолжишь помогать ему так, как сейчас это делаешь, ему конец.

* * *

Прохладный воздух на улице был даже приятен после душной равинтолы. И тишина после невнятного гомона… Правда, когда Вария начала кричать, все замолкли, но то была опасная, внимательная тишина. В такой тишине звучат слова, которые запомнят все, и станут обсуждать потом. Кроме того, в равинтоле было слишком светло. А вот на улице можно было опустить козырек фуражки пониже, позволив сумеркам скрыть лицо.

Выражение лица.

Терри улыбался. Вынужденно, вымученно, будто через силу заставлял себя, хотя на самом деле не мог прекратить. Мысленно он продолжал разговор с Варией, называл ее своей радостью, объяснял, что Карьян не сможет ее ценить, как человека, ведь ему важен только факт победы. Воображаемая Вария умела слушать и не перебивать. Её можно было убедить. И это делало ситуацию ещё смешнее с точки зрения Терри. И тогда он улыбался ещё шире.

Но не смеялся. Засмеяться — значит впасть в истерику, а это недостойно человека, который носит родовое имя, начинающееся на благородную приставку «ри». Терри изо всех сил старался соответствовать. Как тонущий хватается за спасительный кусок плавника, так и он вцепился в воспоминания о том дне, когда его мать судили и изгнали. Ее лишили всего, но она сохранила достоинство. Терри вспомнил ее отстраненное лицо и покрасневшие глаза за темными линзами очков и запретил себе убиваться по тому, что у него отняли.

А потом его догнал Арри и зашагал рядом. Молча. Арри мог быть невыносимым и докучливым, когда открывал рот, но при этом стоило отдать ему должное — у него был талант молчать так, что это молчание не казалось гнетущим или неловким. Когда Арри умиротворяюще молчал рядом, даже если он при этом читал книгу или чертил, любые тревоги постепенно сглаживались и теряли остроту. Терри ценил это редкое качество, а временами — вот как сейчас — остро нуждался в нём.

Потом они, конечно, все-таки разговорились. Когда подошли к дому-ратуше, Терри, наконец, сообразил, что у него еще много свободного времени до дежурства в библиотеке, но при этом, увы, слишком мало для того, чтобы отправиться в свою комнату и попробовать урвать хоть пару часов сна. Арри не уходил, хотя не был обязан развлекать штрафника до девяти часов. Когда Терри прямо спросил, почему тот не «сделает ручкой» и не пойдет отдыхать, Арри удивился и возмутился:

— Оставить тебя одного в таком состоянии? А если с тобой что-то случится, чувствовать себя виноватым до конца своих дней?

Терри почувствовал, что должен ответить чем-то равноценным. В голову ничего лучше не пришло, чем неловкое признание:

— Будь сейчас середина третьего века от явления Создателя, я назвал бы тебя оруженосцем. Сомневаюсь, что нашел бы кого-то достойнее.

Арри взлохматил пятерней чёлку.

— Это, конечно, лестно для такого, гм… каэра, как я. Но ты бы не обольщался, Риамен. В третьем веке от тебя бы либо отреклись сразу же, чтобы чистоту крови не портить, либо сожгли, чтобы не оскорблять Создателя.

— Как хорошо, что за минувшие семьсот лет мы оставили позади эту дикость и меня всего лишь заперли на всю жизнь в Академии, — задумчиво пробормотал Терри.

— Считай, что тебе повезло, — хохотнул Арри.

— Но король обещал свободу!