Более того, несмотря на то, что я считаю, что Блэкстоун в целом прав, я бы никогда не стал утверждать, что из этого следует, будто боль жертвы, которой отказано в правосудии, стоит лишь десятой части боли несправедливо осужденного обвиняемого. Выступая на стороне обвинения, я ежедневно вижу, как сильно государственная печать обвинительного приговора помогает истцам и их семьям поставить точку в случившемся и какое разрушающее действие наносит слово «невиновен», вырвавшееся из уст председателя присяжных.
Я думаю, что лучший способ объяснить это состоит в том, что, хотя официальное заключение, подтверждающее факт совершения преступления, и приговор, соответствующий тяжести содеянного, часто имеют огромное значение для жертвы преступления, это не единственная доступная форма правосудия. Она, может, и самая важная, но существуют и другие – пусть и менее значимые – формы.
ГРАЖДАНСКИЕ СУДЫ РАБОТАЮТ НА ОСНОВЕ БОЛЕЕ НИЗКИХ СТАНДАРТОВ ДОКАЗЫВАНИЯ, И МНОГИЕ ЖЕРТВЫ ПРЕСТУПЛЕНИЙ ДОБИЛИСЬ ДРУГОЙ ФОРМЫ ПРАВОСУДИЯ В ЭТИХ СУДАХ.
В последние годы в Шотландии появились громкие примеры, когда жалобы на сексуальные преступления, которые не привели к уголовным приговорам, были успешно переквалифицированы в гражданские иски (16). Я никоим образом не утверждаю, что это равнозначное правосудие, но это хоть что-то.
Если же вас ошибочно признали виновным, никакой альтернативы у вас нет. На этом все. Самое лучшее, на что вы можете надеяться – это на успешную апелляцию, но, как только эти варианты будут исчерпаны, вы останетесь с неизгладимым пятном на своей репутации и другими последствиями вынесенного приговора. Никакие ваши действия не помогут исправить ситуацию.
И если система уголовного правосудия, которая слишком часто отпускает на свободу виновных, быстро потеряет общественную поддержку, то система, которая с удовольствием заполняет свои тюрьмы «возможно, виновными» и «вероятно, виновными», полностью развалится. Ни одна система, кроме предложенной детективом-инспектором Гримом, в принципе не может обещать поймать всех или даже большинство людей, виновных в совершении преступлений. Между тем хорошая система может пообещать не признавать вас виновным в преступлении, если вы не совершили ничего плохого. Она может расставить приоритеты и помочь соблюсти условия общественного договора: если вы ведете законопослушный образ жизни, вам не нужно бояться санкций со стороны государства. Вместо того чтобы давать размытую формулировку, согласно которой, даже если вы живете законопослушно, принудительные санкции государства все равно могут в любой день вырвать вашу жизнь с корнем и лишить вас всего, потому что так мы поймаем больше плохих парней.
Конечно, даже при столь высоком стандарте доказывания все равно случаются ошибочные приговоры. За последние пять лет 557 приговоров были признаны Апелляционным судом «ненадежными» – критерий для отмены приговора (17). Ни одна система не совершенна. Тем не менее, выверяя бремя и стандарты доказывания, чтобы подчеркнуть и свести к минимуму риск вынесения обвинительного приговора невиновному, мы можем, по крайней мере, сильнее мотивировать людей быть законопослушными.
Вот почему, в общих чертах, у нас есть бремя и стандарт доказывания. Причем многое из сказанного мной может показаться инстинктивно понятным; мы все это и так знаем, даже если никогда специально не проговаривали. И мы, конечно, ожидаем, что эти принципы будут применяться, если нас ошибочно обвинят в совершении преступления. Мы бы хотели, чтобы обвинение было обязано доказывать нашу вину по максимально возможному стандарту.
Но именно тогда, когда мы отходим от вопроса «почему» и переходим к вопросу о том, как этот принцип действует на практике, начинаются проблемы. В частности, постоянно возникает путаница по поводу значения понятий «невиновен» и «виновен», а также презумпции невиновности.
Проблема с вердиктом «невиновен» заключается в том, что он буквально это и означает. Не. Виновен. Эти два слова охватывают широкий спектр возможных вариантов: от полной уверенности присяжных в невиновности до их уверенности в виновности на 99 процентов. Поскольку мы не требуем от присяжных объяснять свой вердикт, после каждого оправдательного приговора в Суде Короны остается неприятный пробел, так как участникам процесса остается только догадываться, какие доказательства присяжные приняли, а какие нет и какие выводы были сделаны в результате.