Именно на этом этапе находилось дело, когда вмешался лорд Хейн. Окончательного решения принято не было. Высокий суд первоначально отклонил заявление Arcadia о временном судебном запрете, Апелляционный суд отменил это решение (29), но со всеми вопросами и конфликтующими интересами еще только предстояло разобраться. А разобраться нужно было во многом. Так, две из пяти предполагаемых жертв напрямую поддержали судебный запрет – они опасались, что публикация имени сэра Филиппа приведет к идентификации их личности. Хотя существовали обоснованные опасения, что NDA могут быть использованы для сокрытия недобросовестного поведения, эти соглашения не были направлены на то, чтобы помешать заявителям сообщить о предполагаемом преступлении в полицию или соответствующие регулирующие органы. Все заявители получили независимые юридические консультации, и не было никаких свидетельств о том, что на кого-то из них оказывалось чрезмерное давление при заключении соглашений.
Но эта процедура – тщательная, беспристрастная судебная оценка закона, доказательств и конфликтующих индивидуальных и общественных интересов – была подорвана на самом раннем этапе. Используя парламентскую привилегию, чтобы сорвать временное постановление суда, лорд Хейн лишил всех участников процесса справедливого слушания и обоснованного решения. Это было важно не только для Филиппа Грина, но и для предполагаемых жертв, а также и для прессы. Апелляционный суд получил бы возможность пересмотреть баланс общественных интересов и коммерческой тайны в эпоху #MeToo; это решение, вполне возможно, стало бы жизненно важным прецедентом для The Telegraph в будущих судебных баталиях.
Но мы этого никогда не узнаем. Теперь, когда судебное разбирательство стало бессмысленным, оно было прекращено (30). Справедливый судебный процесс был успешно выжат тщеславным политиканством, предположением, что сиюминутное мнение умеющего работать на публику политика стоит больше, чем справедливый и законный процесс. Когда в программе BBC Newsnight лорду Хейну, сидящему с довольным видом, задали вопросы о подробностях дела, его удивленное выражение лица и уклончивые ответы выдавали человека, который не все продумал. К чему такая спешка? Почему бы не дождаться итогового решения суда? А как же пожелания истцов? Ответов не последовало (31).
Вот так вот просто мы раз за разом упускаем из виду наши основополагающие принципы. Утрированная история о том, что жертв #MeToo заставляют молчать суды, потакающие богатым мужчинам, настолько инстинктивно взывает к нашему врожденному чувству справедливости, что нас можно обманом заставить согласиться с «решением», которое наносит куда больший вред, чем мы себе это представляем. Когда заходит речь о столь осуждаемом всеми человеке, как Филипп Грин, по умолчанию может возникнуть чувство, что его поражение, независимо от его конкретной причины, – это что-то хорошее.
Но это не так. Возможно, мистер Грин и является неприятным человеком, рассчитывающим с помощью своих денег и нанятых на них дорогих адвокатов скрыть обвинения, о которых следовало бы знать общественности. Систему соглашений о неразглашении, возможно, действительно стоит пересмотреть и внести в нее изменения. Доступ к судам, возможно, и правда становится – по причинам, рассмотренным в этой книге, – все больше уделом богатых, которые могут позволить себе привилегии, недоступные рядовым гражданам.
Все это может действительно быть так. Только вот ни одно из этих утверждений не является оправданием для отмены справедливой правовой процедуры с целью как можно быстрее добиться заслуженного, по нашему мнению, результата.
Шамима Бегум
17 февраля 2015 года три британские школьницы из Бетнал-Грин прибыли в аэропорт Гатвик. Они сели на рейс авиакомпании Turkish Airlines до Стамбула, а оттуда отправились в Сирию. Их целью было присоединиться к примерно 550 женщинам и девочкам, которые бежали с Запада, чтобы вступить в террористическую группировку «Исламское государство», ответственную за гибель тысяч невинных гражданских лиц по всему миру.
Четыре года спустя, почти день в день, Энтони Ллойд, журналист газеты The Times, обнаружил одну из трех «невест ИГИЛ», о которых писали таблоиды, Шамиму Бегум, в лагере беженцев Аль-Хоул на севере Сирии. Она была единственной выжившей из всех троих, покинувших Лондон в 2015 году, и эти годы выдались для нее непростыми. Она вышла замуж за двадцатитрехлетнего голландского боевика ИГИЛ через несколько дней после прибытия в Сирию в возрасте пятнадцати лет. Она была свидетелем зверств этой группировки: отрубленные головы в мусорных баках, видеозаписи казней заложников и пыток инакомыслящих. Она была ранена во время авиаударов, потеряла двух детей в возрасте восьми месяцев и двадцати одного месяца и сейчас была на девятом месяце беременности, вынашивая своего третьего ребенка.