Давая присягу, каждый судья клянется «поступать правильно со всеми людьми, согласно законам и обычаям этого королевства, без страха и благосклонности, симпатии и недоброжелательства», но было бы наивно полагать, что судьи не привносят свои собственные индивидуальные особенности, ценности и неосознанные предубеждения в свои решения, как бы они ни старались этого избежать[127]
. И несомненно, что судебный контроль[128] – а в особенности иски о нарушении Закона о правах человека – все чаще требуют от судей принятия решений, связанных с политикой.Тем не менее наше национальное предпочтение, которое я склонен считать правильным, заключается в том, чтобы попытаться подавить эти инстинкты, а не дать им волю, как в США. Мы не отбираем кандидатов в судьи по их партийной принадлежности, не требуем, чтобы они участвовали в выборах, финансируемых группами особых интересов и корпоративными бандитами. Вместо этого мы полагаемся на имеющиеся в нашем распоряжении корректирующие механизмы системы – апелляции для исправления судебных ошибок, возможность попросить судью взять самоотвод от дела, если стороны опасаются наличия риска предвзятости, а также на Управление по расследованию нарушений судейского поведения, занимающееся рассмотрением случаев недобросовестного поведения судей, – для максимального повышения качества и независимости процесса принятия судебных решений.
Из этого следует, что, несмотря на законность и необходимость тщательного изучения и критики судебных решений, парламент и исполнительная власть должны действовать крайне осторожно. Судьи вряд ли будут обеспокоены яростной академической критикой своего решения или тем, что суд более высокого уровня гневно отменит их решение в апелляции. Тем не менее существует тонкая грань. Если переборщить, возникнет риск нарушить принцип разделения властей и создать видимость – которая в самом худшем сценарии будет еще и соответствовать истине – влияния на независимый судебный процесс. По этой причине принято считать, что министрам и парламентариям следует воздерживаться от публичных нападок на судей за те решения, с которыми они не согласны.
Все это, надеюсь, не вызывает у вас возражений или сложностей в понимании. Если, конечно, вы не один из людей, оказывающих наибольшее влияние на наш демократический процесс.
Под нападками правительства
Примеры того, как министры полностью игнорируют свою обязанность поддерживать независимость судебной власти, можно найти в предыдущих главах, а также в начальных абзацах этой главы, посвященных делу Миллер. Но есть еще несколько дел, заслуживающих упоминания.
«Это моя работа – депортировать иностранцев, совершивших серьезные преступления, и я буду бороться с любым судьей, который встанет на моем пути». Так сказала министр внутренних дел Тереза Мэй в статье-комментарии для Daily Mail в феврале 2013 года (41), в которой она привела примеры того, как судьи по иммиграционным делам «подрывают демократию», принимая решения, с которыми она не согласна.
Это была излюбленная тема для миссис Мэй на посту министра внутренних дел. На парламентских дебатах в том же году она заявила, что «некоторые судьи […] решили игнорировать волю парламента и продолжают трактовать закон в пользу иностранных преступников, а не общества» (42). Справедливости ради, она просто продолжала гнуть линию, начатую и доведенную до абсурда предыдущим лейбористским правительством. Тони Блэр в 2003 году объявил, что хочет ограничить право просителей убежища обжаловать решения правительства, выступая против «судебного вмешательства» (43). В 2004 году министр внутренних дел Дэвид Бланкетт попытался принять закон, чтобы отменить право на обжалование решений по делам о предоставлении убежища, даже если решение было явно незаконным (44).