Имя на камне

— Это Клара… — сказал майор Уколов. — И, пожалуй, здесь она больше всего на себя похожа…

— Она совсем взрослая здесь.

— Да. Совсем взрослая. И Микки-Маусом мы прозвали ее в самом начале, когда она была совсем девочкой.

— Микки-Маусом, как это?

— Микки-Маус — маленькая мышка. Она такая шустрая была, всюду хотела успеть за нами. Стрелять — первой, на дерево лезть — она первой, ну всюду…

— Да, да, она и в детстве такой была — и на забор, и на дерево, от мальчишек не отставала, — заговорила мать, — ну, что же еще?.. Расскажите, пожалуйста!.. Я же о последних годах ее жизни ничего не знаю.

— Когда вы ее видели в последний раз? — спросил майор.

— Последний… Да вот тот раз — осенью 1942 года. Вдруг вечером поздно — звонок. Я открыла — смотрю, моя Кларочка в солдатской форме, она же в июне еще ушла добровольцем в армию. Писала, что находится не в Москве. Я никак не ожидала ее… Я кинулась к ней, расспрашиваю, где она, что… Молчит. «Мама, я здорова, мне весело, все хорошо».

…А потом Екатерина Уваровна стала перебирать пожелтевшие письма.

— Вот сорок второй год… Это еще она училась на курсах… Ну, вначале о нас расспрашивает, о папе, обо мне. А вот о своей жизни:

«Живем мы очень хорошо, дружно. Много учимся, а погода стоит хорошая. Нас кормят, поят, одевают, правда, мешковато, но мы сами пригоняем, ушиваем. Как хорошо, мамочка, что ты научила меня шить…»

Мать остановилась. Мы молчали. Екатерина Уваровна продолжала читать:

«Здесь я многому научилась, чего не знала раньше. Мы с Надей ходим в отличницах…»

Надя — это ее подруга?

— Вместе учились… погибла, — отвечал майор.

«Наша группа считается первой в части… Если будут спрашивать, на кого учусь, отвечай — на радистку. Больше ничего говорить не стоит… Обо мне не беспокойтесь. Я посмотрела, как живут гражданские девчата (магазины, карточки, иногда кино, театр, учиться толком не учатся), и я очень довольна, что пошла в армию, и сейчас ни за что не променяла бы нашу жизнь на гражданскую. Наша жизнь в тысячу раз интереснее, разнообразнее, только одно тревожит — что доставляю тревогу вам. Мамочка, если ты будешь расстраиваться и папа будет расстраиваться, то вы постареете. Ведь мне хорошо! Вы думайте о собственном здоровье. Для меня не будет ничего тяжелее известия о том, что вы себя плохо чувствуете».

…Глядя, как мать медленно складывает письма, как внешне спокойно развертывает следующее, я понял, от кого Кларе передались воля, сдержанность.

Екатерина Уваровна вышла приготовить чай.

— Может, перевести разговор на другое… чтоб она не читала письма, — предложил я.

— Не надо. Ей это нужно… Ей нужно пережить снова все, — твердо сказал Уколов. Пожалуй, он был прав.

Екатерина Уваровна вернулась и вновь обратилась к письмам.

— Вот письмо от 20 августа 1943 года.

— Это уже мы полгода в тылу врага были, под Киевом. Значит, с самолетом переслано, — заметил майор.

— Об этом здесь не сказано…

— Понятно.

Мать читала отрывки из писем. Я переписал их от строчки до строчки. Вот последние письма Клары, присланные уже из вражеского тыла через разведчиков.