Имя на камне

— …Тут уж, брат, никого нельзя винить. Да вот и Азарычи… Поворачивай направо, седьмая изба.

Сидорика дома мы не застали. Он был в лесу, заготовлял дрова. Герасимчик подробно расспросил домашних, где, в какие места ушел хозяин, и мы уже пешком отправились в лес на розыски.

— …Смотри, восьмой десяток, а трудится… Крепкая порода, — вздохнул Герасимчик и, приложив руки ко рту рупором, стал кричать: — Сидо-о-о-рик! Си-до-о-рик!

Мы присоединились к нему, и лес огласился нашими голосами. Погода стояла тихая, ясная. Я пьянел от лесного воздуха. Устал я от напряженных бесед, от того, что приходилось удерживать в памяти все детали, искать подход к моим собеседникам: все это давалось не просто. И сейчас я уже ни о чем конкретном не думал. Наконец среди деревьев показался старик с топором. Загорелое лицо его было усталым. Он шел, слегка сгорбившись.

— Вот он сам… Степаныч! Здравствуй… Рубишь дровишки-то, — заговорил Герасимчик, подходя к старику.

— Да ведь я по разрешению…

— Знаю, знаю, сам подписывал… Помнишь, Степаныч, у нас с тобой разговор был о Гнедаше?

— Ну, был… В моей захоронке и жил…

— Ну, вспомнил, слава богу! Сейчас есть, Степаныч, полная возможность прославиться. — Прокоп хитро подмигнул мне.

— А куда мне она, слава, председатель, я уж в могиле одной ногой, — усмехнулся Сидорик.

— Потом, потом умирать будешь, Степаныч. Сейчас дело важное… веди нас к землянке той… Далеко она?

— Недалече, с версту будет.

Мы идем в самые заросли. И на склоне лесного холма я вижу поросшую травой небольшую яму или даже, точней, углубление… Еще лет десять, и все сровняется. Так, значит, здесь… Среди этих высоких мачтовых сосен. И вновь они — Ким и Клара — встают предо мной.

«…Ким, они идут, они уже близко…».

«Что делать? Ребята не виноваты… От овчарок не скроешься. Стучи: «Согласно программе… Выходим».

…Они отбрасывают ветви, которыми укрыта землянка. И вот уже глаза им слепит утро восходящего дня. Рассвет наступил. Войска Рокоссовского всего в каких-нибудь пятидесяти километрах. А совсем рядом, в полусотне шагов, трещат сучья и слышится чужая, немецкая речь. И время от времени крик: «Русс, здавайсь!».

«Это они не нам… Нас они не видят еще. Просто от страху», — шепотом говорит Ким и вскидывает автомат. У Клары в руках гранаты… Вдруг шорох и яростный лай: из кустов, оскалив пасть, выглядывает морда овчарки. Шерсть вздыблена. Нашла…

Это надвигается, это идет все ближе и ближе. Короткая автоматная перестрелка, разрывы гранат. И сотня карателей окружает Кима и Клару. Но их уже нет. Нет!

1969—1983 гг.

ПОДВИГ РАЗВЕДЧИЦЫ

1. В ЛОВУШКЕ…

Лунная ночь с девятнадцатого на двадцатое августа сорок второго года. Лесистая местность в полутораста километрах от Ленинграда. На небольшой поляне — неподвижные фигуры вооруженных людей, одетых в гражданское. Судя по облику — партизаны; темнеют кучи хвороста — их пять, — разложены конвертом. Тут же канистра с горючим, рация. Над ней склонился радист. Подходит старший.

— Ну что, молчат? — спрашивает он.

— Пока молчат. Стоит запросить, не вышел ли их самолет?

— Не следует. Они не меньше нашего беспокоятся. Незачем подгонять, — говорит старший.

— Но здесь полчаса лету…

— И что же? Они сами должны радировать тотчас после вылета.

Проходит еще несколько минут в напряженном ожидании. Радист делает знак рукой. Идут сигналы морзянки, он записывает. Затем, расшифровав, докладывает старшему:

— Группа готова к вылету. Просят подтвердить прием.

— Передайте — ждем. Сигналы — как условились. И заканчивайте. Мы должны помнить о пеленгаторах.

Проходит некоторое время. Возникает отдаленный гул самолета. Старший делает знак рукой. Один из людей бросается к канистре с керосином. Но, прислушавшись, старший останавливает:

— Отставить! Звук не тот. Это дальний бомбардировщик.

И снова молчание. Потом вновь возникает гул самолета. Старший говорит:

— Вот это похоже. Быстро — костры!

Через минуту все пять костров вспыхивают.

Гул приближается. И вот уже над головой.

— Внимание! Следите за небом… Один отделился… Второй… Третий… Отличная видимость! Четвертый, — считает старший. — Трое быстро к оврагу! Действовать четко! — командует он.

И тотчас на поляне начинается движение — быстро, бесшумно люди расходятся небольшими группами выполнять распоряжение. И все затихает. Через несколько минут в лесу слышится шорох веток, шаги, на освещенной луной поляне появляется человек, нагруженный со всех сторон: вещмешок, рация, еще что-то, а в руке — пистолет. Увидев стоящих на поляне у костров людей, человек негромко вскрикивает:

— Я Гриценко!

Голос — девичий.

— Я Сергей Иванович, — отзывается старший.

— Все! Как быстро я нашла вас! Я больше всего боялась этого — не найти костров, — возбужденно говорит девушка, подходя к кострам. Она улыбается, однако смотрит исподлобья.

— И как же зовут товарища Гриценко? — с мужской снисходительностью спрашивает старший.

— Валя.

— Прекрасно. Поздравляем! Вы — первая. Как в Ленинграде?

Девушка прячет оружие и отвечает: