Имитация. Насмешка Купидона

— Хочешь, чтобы я посмотрел и убедился в том, что ты достаточно взрослая? Так я заметил, — снисходительно бросаю я.

— Боюсь, что взглядов мне недостаточно, — фыркнула Эби, вздернув брови и растягивая полные губы в соблазнительной улыбке. Но я не соблазнён. Я обескуражен и напуган, а еще зол, как черт.

— А чего будет достаточно?

— Не строй из себя идиота. Ты прекрасно понял, чего я хочу.

— Скажи, раз такая смелая.

— Тебя.

— Меня? А кто я? Напомни мне, Эби, кто я тебе, — понизив интонацию, жду правду с прохладным любопытством. Ее ответ просто поразителен.

— Никто. Ты мне никто, — с убийственным хладнокровием заявляет нахалка. Что у нее в голове? Как она вообще додумалась до подобного?

— Надень халат и выйди вон отсюда, — достаточно грубо требую я, — у тебя шок. Мы сделаем вид, что всего этого не было. Я уйду в свой номер, а ты ляжешь спать и подумаешь о том, что ты собиралась сделать.

— Не надейся, что сможешь меня напугать, — невозмутимо качает головой Эби, вздернув дерзкий носик. Сама непосредственность, мать вашу. И часто она так себя ведет? Нашла способ добиться желаемого? Так со мной не работают такие фортели. — Это не спонтанное решение, Джером, — заявляет она, удивляя меня еще сильнее.

Что? Только не говори, что годами планировала обнажиться передо мной, стоя босыми ногами на террасе отеля в Мадриде.

— Ты сумасшедшая, я…

— Только не говори, что ты вырастил меня, — обрывает меня Эби, и надо признать, нечто подобное я и планировал сказать. — Иди к черту. Это было сто лет назад. Ты мне не брат, не друг. Я, вообще, тебя не знаю.

— Тогда зачем этот фарс? Хочешь узнать меня лучше?

— Просто хочу тебя. Почему нет?

— Миллион причин.

— Ни одной стоящей.

— Мне начать перечислять?

— Засунь их себе в задницу и просто будь мужиком.

— Я и пытаюсь. Черт побери, Эби, ты сейчас неадекватно оцениваешь ситуацию. Все, что ты делаешь или думаешь, происходит под воздействием шока.

— Так проведи шокотерапию, Джером. Вдруг мне сразу полегчает?

— Ты смеешься? Думаешь, что я после такого представления передумаю и возьму тебя с собой?

— Ты уже принял решение. И я готова смириться, но мне нужно больше, чем разговоры ночь напролет и горькие воспоминания или слезы в подушку. Я хочу запомнить яркие эмоции и сохранить их для себя. Я хочу почувствовать себя живой. Как ты не понимаешь?

В глазах напротив мелькает отчаяние и сверкают предательские слезы. Я настолько растерян, что впервые в жизни не могу подобрать правильных слов, чтобы объяснить ей, насколько сильно она ошибается. Секс не поможет заглушить боль, не уменьшит чувство потери. Это лишь временная анестезия. Короткий миг эйфории, во время которого исчезает чувство одиночества и испепеляющей ярости, проходит слишком быстро, оставляя после себя мерзкое послевкусие. Если я все это скажу ей сейчас, она не поверит. К сожалению, советы и убеждения не работают в восемнадцать лет. Этот возраст требует собственного горького опыта, чтобы со временем набраться мудрости.

— Это не поможет, Эби. Будет только хуже. Пожалуйста, оденься. Ты замерзнешь и простудишься. Пойми ты… Я не могу, — тихо произношу я, отворачиваясь и глядя перед собой. Тушу сигарету и шумно вздыхаю, чувствуя на себе ее отчаянный взгляд. — И если я для тебя никто, то ты мне как сестра. И неважно, есть между нами кровное родство или нет. Я просто никогда не посмотрю на тебя иначе, — делаю контрольный выстрел, который, как я надеюсь, станет жирной точкой в этой безумной трагикомедии с эротическим уклоном.

— Ты лицемер, — яростно говорит Эби. Я пожимаю плечами, бросая взгляд на часы на запястье.

— Думай, как хочешь. Уже поздно, мне нужно вернуться в свой номер и выспаться.

— Я тебя ненавижу, — в сердцах восклицает она и, наверное, действительно сейчас чувствует именно это. Мне тоже ситуация кажется неловкой, и, возможно, частично я покривил душой, но зато утром мне не будет мучительно стыдно.

— Я понимаю. Но поверь, однажды ты скажешь мне спасибо, — почти ласково произношу я и уверенной походкой направляюсь к выходу. Боковым зрением вижу, как дрожащая от унижения глупышка поднимает халат, частично прикрываясь им. И когда я прохожу мимо, она хватает меня за запястье, разворачивая к себе.

— Это из-за шрамов? — полным обиды, сникшим голосом спрашивает Эби. И я какое-то время в полном недоумении смотрю в блестящие от слез глаза, вникая в смысл заданного вопроса. Она прикрывает халатом грудь, но плечи ее по-прежнему открыты. И я осмеливаюсь посмотреть на озвученную проблему, являющуюся корнем застарелых комплексов. На ее правом плече отчетливо виднеются глубокие белесые выпуклые шрамы, переплетающиеся между собой. И этот участок кожи намного светлее, чем в остальных доступных моему взгляду местах. Подняв руку, медленно провожу пальцами по рубцам.

— Тебя кто-то обидел, Эби? — мягко интересуюсь я, поднимая взгляд к ее распахнутым глазам, полным затаенной боли.

— Ты. Ты меня обидел, — отвечает глухим безжизненным голосом, от которого мое сердце предательски сжимается.