Императорский покер

По мнению советского исследователя, Евгения Тарле, у Наполеона в Москве имелось только два выхода. Первым было заключение мира с Александром. И он предпринял несколько попыток (в том числе и через Лористона), но безрезультатных. Жена Александра, царица Елизавета, так писала матери: "Если Наполеон предполагал, будто бы взятие Москвы нас сломит, то он сильно ошибался (…) Могу ручаться Тебе, что постановление императора останется неизменным. Даже если бы Петербург должен был разделить судьбу Москвы, он никогда не согласится на позорящий мир". Теперь царь мог позволить себе быть терпеливым; да, он проигрывал сражения и сдавал города, но время работало на него. Александр был решителен отступать пускай даже и в Сибири. Ростопчин был прав, утверждая: "У империи имеются два могучих защитника: пространство и климат. Российский император останется грозным в Петербурге, в Казани он будет уже ужасным, а в Тобольске – непобедимым".

"У Наполеона оставался второй выход: разжечь в России крестьянскую революцию" (Тарле). Крестьянскую или буржуазную (Тарле – о чудо – не принял этого второго варианта во внимание) или же обе вместе. Но Ростопчин предвидел это и раздал бандитам горящие поленья. Филипп Поль де Сегюр в своих "Мемуарах" писал:

"Ростопчин боялся революции гораздо сильнее, чем поражения. Как ярый противник мира он предвидел, что в отношении этой людной столицы, которую сами русские называют прорицательницей и предводительницей всего народа, Наполеон применит революционное оружие, наиболее подходящее, чтобы завершить начатое дело. Потому то кровавым заревом пожара он решил оградить гениального завоевателя от всяческих людских слабостей и от всяческих слоев общества: от трона, аристократии и дворянства, от удерживаемого в подчинении народа, от солдат, в конце концов, от многотысячной массы ремесленников и купцов, образовывавших на то время в Москве зачатки среднего класса, в лоне которой была зачата французская революция".

Теперь уже остается лишь выяснить, почему Бонапарте, хотя и побеждал, имел всего лишь эти два выхода в восьмом раунде императорского покера. Приближалась зима, и он знал, что его усталая армия не останется один на один со Снежной Королевой. После месяца нервных поисков средств предупреждения поражения – Наполеон спасовал и приказал отступать!

Это было наиболее героическое отступление во всей мировой истории. Ранняя зима пала на французов словно чума, с молчаливой жестокостью уничтожая их ряды. Уже всего лишь стотысячная Великая Армия маршировала в сторону Литвы в виде беспорядочной орды варваров, отчаянно огрызаясь в сражениях под Малоярославцем и Вязьмой, которые навязывали им отряды Кутузова и русских партизан.

Когда шли через Бородино, то среди тысяч обнаженных трупов нашли гренадера с оторванными ногами. Полтора месяца он питался мясом павших лошадей и пил воду из наполненных кровью ручьев[111]

.

Смоленск, по направлению к которому шла армия, и в котором собирались перезимовать, солдатам казался переполненным запасами Эдемом, о котором все так мечтали. Но запасы были разграблены авангардными отрядами, в городе образовался хаос, граничащий с массовым безумием, люди убивали друг друга за горсть муки или же упивались так, что потом умирали в мгновение ока. Когда пришли пугающие сообщения о поражении французских северных подразделений Виттгенштейна, об идущих на Литву свежих русских армиях Тормасова (из Молдавии) и Чичагова (с Волыни)[112], и наконец, когда Наполеону донесли, что в Париже старый заговорщик, генерал Мале[113]

, предпринял попытку свержения династии Бонапарте – император решил покинуть Смоленск и продолжать отступление на запад.

Из Смоленска вышло уже всего тридцать шесть тысяч солдат (!), а их обратный путь превратился в апокалипсический кошмар, он был чем-то переросшим историю. Все сверхчеловеческие усилия Наполеона и его командиров, чтобы удержать распад войск, пошли прахом. Все понятия, до сих пор укрепляющие структуру Великой Армии, такие как честь, верность и мужество, без остатка утратили ценность. Оголодавшая и одичавшая толпа мародеров, беззащитная в отношении мороза и постоянно атаковавших казаков, мчалась, куда глаза глядят, в панической горячке, день за днем, ночь за ночью. Эта закутанная в меха и ужасные лохмотья, в постельное белье и церковные одеяния банда проклятых, питающихся сырым конским мясом и падалью, успела сделаться безразличными к сценам, которые не снились Босху, Данте, Гойе, Дали, Бунюэлю или кому-либо из сюрреалистов, к мукам умирающих товарищей, к случаям каннибализма (!), ко всему на свете.

Вот несколько обрывков из сообщений участников этого чудовищного похода.