Только он все еще колебался, еще не мог переломить себя. Признать эту корсиканскую свинью, которую когда-то в чем-то даже любил за демократизм взглядов, но которая оказалась такой наглой и осмелилась сравниться с ним короной?! Какой позор, ужас! Попы как раз зачитывают по церквям, от Сибири до Тильзита, указ Священного Синода. Признать "воплощенного Антихриста"?! А кроме того, Барклай де Толли и еще один господин Б., министр иностранных дел Будберг, усиленно уговаривали войну продолжать. Аргументировали они достаточно логично: Бонапарте уже почти что обессилел, в то время как у России громадные резервы и громадные территории, настолько огромные, что если она затянет противника в свою глубину, тот потеряет разгон и сдохнет. Защищаться же можно и за Двиной, ожидая помощи Австрии, которая мечтает отомстить за Ульм и Вену и уже начинает приходить к мысли, что самое время "снова довериться судьбам войны".
Противниками же дальнейшего кровопролития были: Чарторыйский, Беннигсен, Строганов, Новосильцев, Попов вместе с франкофилами Куракиным и Константином. Они доказывали совершенно противоположные вещи – что болтовня о резервах, это банальное замыливание глаз, так как Россия не обладает какими-либо резервами, у армии же даже нет сил маршировать, она совершенно сломана духом ("Все охвачены таким страхом, словно вот-вот должен наступить конец света", - писал российский офицер Денис Давыдов). Что же касается Австрии, то бросить перчатку Бонапарте она сможет не раньше, через год[50]
. Если же Наполеон вступит в глубину Матушки России и по своей привычке объявит свободу мужику, то массы подданных могут сорваться с места и напасть на господ с топорами. И этот аргумент обладал тяжестью лома.Но, несмотря на все это, Александр колебался. И хотя сторонников продолжения войны была всего лишь горстка, а ее противники даже Нарышкину "зарядили" мирными текстами так, чтобы царь слушал данные предложения не только днем; несмотря на то, что офицерский корпус ворчал все громче, Александр никак не мог попрощаться со своей гордостью, а так же с памятью о несчастной прусской любовнице, для которой был "ангелом-хранителем" и которой пообещал сражаться с корсиканцем вплоть до победного конца.
Решил проблему Константин с помощью "азиатского лечебного средства", как назвал его один из умнейших писателей эпохи, тогдашний посол Сардинии в Петербурге, Жозеф де Местр. Константин был пруссофобом (он повторял, что, ненавидя Пруссию, "il était en cela bon russe" (он приносит пользу русским – фр.) и имел много общего с Мюратом, Ланном и Ожеро – та же самая плутовская фантазия, бесцеремонность и вспыльчивость. Видя опасно продолжающееся колебание брата (а время считалось тогда на часы – французская армия напирала вперед), сказал ему прямо, что "Ваше Императорское Величество поступило бы хорошо, если бы вспомнило судьбу собственного отца". Эта страшилка подействовала безупречно. Александр "вспомнил" и приказал князю Лобанову-Ростовскому осуществить шаги по заключению мира.
Именно тогда закончился третий раунд императорского покера, и одновременно стороны начали готовить карты для четвертого раунда. Александр, открыто объясняя Куракину свою покорность "инстинктом самосохранения", в письме отруганному за Фридланд Беннигсену заметил: "Ты должен чувствовать, сколько мне это все стоит". Поняв наконец, что он подставляет шею и французам, и своим офицерам, Александр поступил в соответствии с советом Фридриха Рюкерта, содержавшимся в "Die Weisheit des Brahmanen" ("Мудрость брахмана – нем.):
Злую судьбу сноси как добрую,
Думая при этом о том,
Что когда станешь сносить зло,
Плохо тебе будет с тем
И если уж он должен это сносить – подумал он – то пускай уж будет продуктивно. Можно было вновь попытаться сыграть, но в этот раз чуточку иначе. Не удалось в профессиональном покере, так может удастся выиграть в покере для компании – за исключением лица – Пруссию, Турцию и что-то еще, в зависимости от обстоятельств, то есть – карт и торга.
Лобанов прибыл в Тильзит через три дня после занятия его Лассалем, 22 июня, и в тот же самый день торжественно было подписано франко-русское перемирие. В армии и в штабе царя сообщение об этом возбудило всеобщий энтузиазм. Таким образом, раунд обрел еще и музыкальное оформление, которое будет сопровождать его до самого конца, и вместе с тем игра вступила на мутные воды озера Покер, где было полно мелей, болотистых участков, предательских ловушек, обманчивых ветров, фальшивых приливов и отливов. А иначе быть и не могло, ведь игра шла о разделе Европы, а картами были крупные и мелкие страны, воеводства, повяты и даже отдельные порты с крепостями. Все эти страны, герцогства и княжества делились на дружеские и вражеские или же vice versa, в зависимости от того, с какой стороны стола глядеть. Так что играли союзниками и врагами, обмениваясь, тасуя, перемешивая. Как оно в покере и бывает.