Императорский покер

После приветственных объятий оба мужчины вошли в шатер, чтобы провести там свой “tête-à-tête”. Запись той беседы нам не известна. До ушей окружения добралось лишь начало, прежде чем за монархами закрылась дверь.

- А за что мы, собственно, сражаемся? – задал риторический вопрос Бонапарте.

- Я ненавижу англичан не меньше, чем Ваше Императорское Величество и с охотой присоединюсь к вашей операции против них! – с энтузиазмом ответил Александр.

- В таком случае: все в порядке, мир заключен, - принял решение Наполеон.

Таковы были слова. А вот действительность была несколько иной. Мир еще не был заключен, и за него следовало сыграть в более десятке разбач, торгуясь за массу мелочей, такие, как, например, Пруссия или Турция.

Именно в тот самый день они и начали – в теплой атмосфере, пропитанной запахом ткани, из-за которой доносились шумы с обоих берегов, в той самой наполовину тишине, время от времени прерываемой взрывами приглушенного смеха Мюрата и Константина. Эти двое договорились сразу же, с первого слова. А все потому, что им не нужно было взвешивать судьбы мира и порядка "новой" Европы, их интересовали проблемы актрисулек и собственные костюмы. Новое одеяние француза, понятное дело: фирмы "Мюрат", произвело на Константина огромное впечатление, который войну чувствовал «так себе», а вот армию – гениально.

Великий князь Константин Павлович (1779-1831) был фанатиком дисциплины, учений и муштры, в которых проявлялась вся его военная философия. Ибо он был "не слишком храбрым по природе, а из всего опасного ремесла любил лишь внешние проявления войны, мундир и муштру, одним словом все, что занимает и поглощает время, не подвергая опасности. Нечеловеческая суровость, с которой он относился к солдатам, имела свой источник, как в его дикой натуре, так и в проявлении особого внимания к мельчайшим подробностям. Небрежно застегнутый мундир, воротник, не достигающий предписанного размера или же превышающий их, в его глазах был проступком, заслуживающим самого сурового наказания. С огромной охотой придумывал он новые унижения, приговоры, присуждаемые за мельчайшие проступки, он разнообразил жестокими умерщвлениями плоти, выслеживанием семейных тайн, чтобы как можно болезненнее ранить тех, кто заслужил его немилость[54]".

Взаимный "союз", в который сразу же вступили Мюрат и Константин, опережая союз монархов, имел биологическую основу – в толпе нашли друг друга две идентичные натуры. Их непродолжительная связь в Тильзите стала символом столь же непродолжительного франко-российского братства по оружию. Мюрата мы уже знаем, так что продолжим описание портрета великого князя.

Константин был несравненным садистом, и совершенно идеальным способом ему соответствовали эпитеты, которыми окидывал его (не непосредственно) Мохнацкий[55]: "Это пугало для студентов, евреев и проституток, которым он заставлял брить головы (…) этот пункт в иерархии естеств средний, сомнительный и колеблющийся, между двумя конечностями у границы, за которой прекращается племя животных, а людской род только начинается – половина обезьяны, половина человека". Все это относилось к характеру, но точно так же и к физиономии, так как у царского братца было лицо обезьяны, причем, обезьяны разозленной, когда он впадал в гнев. А в гнев впадал весьма даже часто. Анетка из Тышкевичей Потоцкая вот как (весьма верно) описала его:

"Константину хватало блеска или привлекательности, когда, контролируя себя, он старался нравиться. Многие уже перья описали его характер, сложенный из самым удивительным образом перемешанных противоположностей: несдержанность, вырождающаяся в ярость; доброта сердца, проявляемая иногда в самых дичайших взрывах; слабость характера, которая позволяла ним управлять; а вместе с тем – упорство и властная воля, которая не сносила оппозиции или каких-либо объяснений; ясность ума при рабском подчинении предрассудкам; отточенность манер и грубость привычек – одним словом: натура тигра в шкуре повелителя (…) По мере того, как ярость била ему в голову, физиономия его принимала дикое выражение, которое никак не соответствовало людскому лицу (…) Слова слишком слабы, чтобы описать то отвратительное выражение, которое появлялось тогда на его лице, в нем было нечто даже не от человека, как от дикого кота".

Великий князь с одинаковым интересом подвергал избиениям и издевательствам как собственных собак, так и слуг, и даже врачей. Как-то раз, вымыв руки, он приказал выпить воду из миски для умывания доктору Кучковскому, и за отказ посадил того в тюрьму. А больше всего издевался он над солдатами, унтер-офицерами и офицерами (из-за него многие офицеры покончили с собой), а поскольку был трусом – не трогал тех офицеров, которые его не боялись. Довольно часто он устраивал театр, предлагая оскорбленному им человеку удовлетворение в виде вызова на поединок, и всегда такой офицер отвечал, что уже само предложение является достаточным удовлетворением. Но однажды коса нашла на камень. Полковник Дунин заявил:

- Это слишком большая честь, чтобы ее отбросить!