Императорский покер

Смоленск был первым крупным русским городом, который военные подожгли в рамках превращения отдаваемой территории в сожженную пустыню. В нем происходили ужасные вещи. Улицы были завалены тысячами трупов и раненых, часть из которых сгорела живьем. Французские армейские лекари теряли сознание от потери сил. В пятнадцати спасенных от огня каменных зданиях были устроены госпитали, но очень скоро перестало хватать перевязочного материала: вместо бинтов пришлось использовать документы, найденные в архиве, вместо лубков и шин для переломанных костей — пергамент; вместо корпии — артиллерийскую паклю и березовое лыко.

Из биографии Наполеона пера Тарле я уже после первого прочтения я запомнил много говорящее и так до конца и не досказанное предложение: "Среди мещан и крестьян ходили странные вести о царе и о Наполеоне. С Наполеоном дело всегда было неясное…". Русский народ был растерян. С одной стороны насилия и грабежи части захватнической солдатни пробудили в нем инстинкт сопротивления, с другой же до него дошли вести, что во многих странах Наполеон отменил барщину и освободил мужика. До настоящего времени многие историки, в том числе и советские исследователи, выдвигают предположение, что если бы Бонапарт сделал то же самое в России, падение царизма было бы гарантировано.

Характерный пример: православный священник встал перед Наполеоном в Смоленске и начал проклинать его за то, что французские солдаты превращают церкви в госпитали и казармы. Император спокойно выслушал его и спросил, что случилось с конкретно его церковью. Поп ответил, что в ней укрылось население сожженного квартала. На это Бонапарт сказал:

— Хорошо говоришь, священник. Бог будет приглядывать за невинными жертвами войны и вознаградит тебя за твою отвагу. Так что возвращайся, добрый душепастырь, к своим агнцам. Если бы все священники последовали твоему примеру, если бы никчемно не изменили данному им Богом посланию, если бы не бросили они святилищ, неприкасаемых под их стражей, мои солдаты, вне всякого сомнения, почтили бы ваши церкви и алтари. Ибо все мы христиане, а Бог един!

Попа под эскортом провели к его церкви. Собравшаяся там толпа, увидав французские мундиры, стала с плачем тесниться к алтарю. И тогда раздался громкий голос душепастыря:

— Успокойтесь! Я видел Наполеона и разговаривал с ним. Нас позорно обманули, дети мои! Император французов не таков, каким нам его изобразили! Как он сам, так и его солдаты поклоняются тому же Богу, что и мы. Ведущаяся война — это ни в коем случае не религиозная война, а политический торг с нашим царем. Солдаты Наполеона сражаются только лишь с нашими солдатами. Они не приносят вреда и не убивают ни стариков, ни женщин, ни — опять же — детей. Поэтому успокойтесь, и возблагодарим Господа, что освободил Он нас от тяжкой обязанности ненависти к французам[110]

!

Бонапарт не воспользовался этими качелями настроений народа, не любящего царя, и это была еще одной из его ошибок. Поднимать русского мужика против дворянства казалось ему делом ненужным, а принимая во внимание невозможность предвидения всех последствий такого шага — вызывало еще и страх. Он предпочел довериться собственной армии и собственным козырным картам. И наиболее сильной из фигур восьмого раунда императорского покера оказался маршал Ней.

Мишель Ней (1769–1815), сын бондаря из Саррелуа, был крепким, синеглазым, рыжеволосым ребенком среднего роста — с рождения и до смерти. Именно ребенком, поскольку нельзя просто сказать, будто бы он был глупцом — нет, он был вечным ребенком, наивным и позволяющим себя обводить вокруг пальца изворотливым горлопанам, ребенком, полностью потерянным в гражданской будничности мирного времени и проявлявшим свой единственный талант в огне сражений. Гений фантастической храбрости. Это его психическое заболевание я исчерпывающе пояснил в "Ампирном пасьянсе", сейчас же добавлю лишь то, что единственной мечтой, хобби, idée fixe Нея было стремление к славе. Славы военной, понятное дело. Когда во время какой-то из кампаний Бонапарт прислал ему приказ подождать корпус Ланна, Ней крикнул посланцу:

— Передай императору, что славой я ни с кем делиться не стану!

Ней, наряду с Даву, был самым честным из всех маршалов Бонапарта. Я уже как-то упоминал о том, что эти бонзы Великой Армии принадлежали к породе людей… короче говоря, они были из тех, о которых говорят: "Если подашь ему руку, пересчитай потом пальцы". Ней не был ни вором, ни грабителем. Когда в ходе Испанской кампании (а Испания была воровским эльдорадо для французских маршалов) Массена подарил ему подзорную трубу, украденную из университета в Коимбре, Ней отослал ее назад с сухим примечанием, что краденных вещей не принимает.