Императорский покер

Александр быстро избавился от юношеских мечтаний и перешел в ультрареакционный лагерь. Помогли ему в этом, подталкивая в сторону Священного Союза: увлекавшаяся мистикой мошенница Криденер[15], австрийский канцлер Меттерних и тупой изверг из собственной конюшни, генерал Аракчеев[16]. После чего Россия превратилась в еще сильнее скованное кандалами место невыносимого угнетения и самоволия.

Доброжелательные к нему историки пояснили отсутствие успеха в реализации "великой реформистской химеры" трудностями, встреченными внутри страны, бременем реальности, которое в то время осилить было просто невозможно. Здесь вспоминаются слова Жильбера Цесброна: Привилегированные весьма ценят мелкие препятствия — они устраняют последние угрызения их совести".

Любопытно было отношение обоих партнеров к официальной религии. Религиозный опыт Александра был типичным для него театром. Его вера в Бога походила на озеро, которое то высыхает, то выходит из берегов — в зависимости от обстоятельств. Екатерина II, приятельница Дидро и Вольтера, кумир энциклопедистов ("Notre-Dame de Petersbourg"), старалась воспитать внука в безразличии к христианству, прививая ему убеждение, будто бы религия обладает ценностью только в качестве "полицейского учреждения". Лагарп это дело продолжал и как-то раз продиктовал ученику предложение: "Спаситель — это иудей, имя которого приняла секта христиан".

С умеренной (весьма умеренной) верой в Христа у Всероссийского императора соседствовали мистицизм и контакты с "юродивыми", первым из которых был "человек божий", регулярно "заглядывающий в будущее". Подобного рода ясновидящие, со знаменитой мадемуазель Ленорман во главе, пропихивались и в покои Наполеона, только их прогнали. Что вовсе не означает, будто бы Бонапарт был искренне верующим католиком — скорее уж, он хотел показаться всем деистом и, например, в Египте очаровывал мусульман своей любовью к Аллаху. Лишь в последние годы жизни он возвратился в лоно католицизма. На Святой Елене он как-то сказал:

— Религия — гораздо более приличная и надежная пристань, чем шельмы покроя Калиостро или девицы Ленорман.

Первым юродивым, "божьим человеком" Александра І был апостол секты скопцов-субботников Кондратий Селиванов, проповедовавший словами Матфея и Исайи: "И есть скопцы, которые сами оскопили себя ради Царствия Небесного (…) Ибо так гласит Господь скопцам, что станут стеречь субботы мои, и выберут, что я желал, и сохранят завет мой. Дам им в доме моем и в стенах моих место, выше сынов и дочерей моих, и дам им имя вечное, которое не погибнет".

Селиванов был безумным мистиком, но безумным в каких-то границах рассудка, то есть, безопасности: хотя он и уговаривал всех провести освобождающую душу кастрацию, но посоветовать эту процедуру самому царю не осмелился. Эффекты пропаганды Селиванова часто бывали тревожащими. Попадавшие в мистическую экзальтацию женщины-"богомолки" калечили себя, чтобы удалить из тел своих телесную похоть ("искушения плоти"), кастрировали себя и безграмотные солдаты. Когда это совершило над собой семь десятков царских гвардейцев, старшие офицеры разозлились и отправились к Александру с жалобой, но тот и пальцем не шевельнул для предотвращения трагедий.

Впрочем, Селиванов оказывал еще большее влияние на царя. Александр консультировался с ним перед принятием важных решений и военными походами. Селиванов называл тогда Наполеона "проклятый француз". Комизм этой истории заключается в том, что впоследствии, уже после смерти Наполеона, скопцы почитали его как святого, воплощение Мессии, и утверждали, будто бы он лежит во сне на берегах Байкала, чтобы когда-нибудь воскреснуть и устроить на земле Царство Божие[17].

Вас наверняка интересует мнение Бонапарта относительно близких отношений между страстным обожателем наслаждений, предлагаемых услужливыми дамами, Александром и апологетом мистического оргазма в форме самокастрации, Селивановым. Спешу успокоить это любопытство словами, взятыми из уст самого корсиканца:

— Трудно обладать более проникновенным умом, чем у царя Александра, — признался как-то раз Наполеон Меттерниху, — только мне кажется, что ему не хватает клепки в голове, и я не могу понять — какой.

Чтобы мы могли получить более полный образ партнеров по императорскому покеру, описание которого заполнит дальнейшие страницы этой книги, приведу еще несколько мнений, удачно дополняющих фигуры и характеры обоих. Начнем с императора французов.

"Как и многие его земляки, что на Корсике не является чем-то исключительным, Наполеон обладал настроением хмурым, характером взрывным и капризным настроем; с детства он испытывал потребность править (…) Он любил одиночество, искал его, в особенности — для работы" (Роже Пейр "Наполеон и его эпоха", Варшава, 1901).