Императрицы

На даче, в тесноте маленького, уютного помещения, в красоте московского лета воцарилось веселое безделье. После ораниенбаумского уединения Екатерина Алексеевна оказалась всегда на людях, в шумной беседе, на веселых общих прогулках, когда много было смеха, шуток, остроумных замечаний и песен. Кругом была только молодежь. Старшим — Чоглоковым едва минуло по тридцати лет. Обилие красивых молодых женщин, всегда прекрасно одетых, с неуловимым кокетством игравших в жмурки, в серсо или мяч, сытая, праздная жизнь среди красивой природы создали на раевской даче атмосферу влюбленности, и скоро Екатерина Алексеевна почувствовала, что центром этой влюбленности была сама она. И это ей было приятно и развлекало ее. Самый некрасивый, но и самый влюбчивый и опытный в делах Амура Петр Чоглоков столь недвусмысленно стал ухаживать за Великой княгиней, что той пришлось поставить на место мужа своей гофмейстерины и пригрозить ему жалобой его жене. Он скоро утешился со скромной, робкой и застенчивой фрейлиной, девицей Кошелевой.

Кирилл Разумовский являлся каждый день то с громадным букетом роз, то с корзиной невиданных фруктов, то с коробкой конфет. В богатом кафтане, в пудреном парике, румяный, круглолицый, он застенчиво подносил подарок Великой княгине и уже до самого вечера не отходил от нее. Он получил воспитание за границей, никто бы не признал в нем простого козацкого сына. Он млел перед Великой княгиней, не смея открыть ей свои чувства, боясь ее острого слова, боясь больше того ее равнодушия.

Кругом страстными шепотами любовь шепталась. По вечерам, в глубине сада, в беседке вздохов, таинственные зажигались огни, и молодая компания затевала перекличку, чтобы узнать, какая пара там уединилась.

Строгая матрона Мария Симоновна не устояла в этом вихре любви и таяла под влюбленными взглядами Петра Ивановича Репнина. Она забыла тон строгой менторши и свою безупречную репутацию и избрала своей «конфиденткой» Великую княгиню.

Казалось бы, в этой атмосфере вздохов, пойманных поцелуев, шаловливых намеков должна была бы родиться настоящая любовь и между Великим князем, и его женой и государынина «инструкция» могла бы быть в полной мере выполнена так, чтобы «России пожеланный наследник» мог появиться на свет.

Но в этом раевском любовном огне холодными оставались только они. Великий князь по-прежнему шалуном-мальчишкой бегал, суетился, ухаживал за всеми фрейлинами, щипал горничных, строил гримасы Чоглоковой, подглядывал за любовными парочками, смеялся над ними, одно время даже вздумал ревновать жену к Чоглокову, но сам к жене по-прежнему был холоден, язвителен, строг и недоброжелателен.

IV

Амур, казалось, свил себе прочное гнездо при Молодом дворе, но «преопасные» стрелы его не ранили Великую княгиню. Из Раева перекочевали в Москву, а на зиму вернулись в Петербург, и все было тоже: игра словами, французские стишки, остроумные «буриме», «почта влюбленных», когда пажи разносили от одного к другому «девизы» — красивые бонбоньерки, то в виде сердца, то в виде апельсина, и в них были вложены нежные записочки с объяснениями в любви.

Теперь это называется «флиртом», тогда этого слова не знали, но сущность была та же самая — любовь, нежное ухаживание, украденные поцелуи.

Екатерина Алексеевна оставила ученье, чтение философов и историков — у нее тоже на уме были шалости и шутки. И так в праздности и безделье прошло два года. Великой княгине шел двадцать третий год. Она была в полном расцвете ее особенной, не блестящей, но несказанно милой красоты. Чоглоков был без ума от нее, и ухаживания его уже не на шутку раздражали Великую княгиню. Кирилл Разумовский был постоянен в своем молчаливом преклонении перед нею, и только Великий князь точно ничего не замечал. У него было увлечение — ветреная и глупая девчонка, новая фрейлина Екатерины Алексеевны — Елизавета Романовна Воронцова.

Стрелы Амура по всем направлениям носились и все не попадали в Екатерину Алексеевну, все не ранили ее невинное молодое сердце. Мария Симоновна была в отчаянии. Она знала, что государыня серьезно гневалась, что заботливо ею составленная инструкция была пренебрежена и не выполнена.

В эту зиму ко двору Великой княгини был назначен новый камергер, молодой еще человек — Сергей Васильевич Салтыков.

На представлении его Великой княгине Екатерина Алексеевна задержала свой взгляд на свежем, гладко выбритом лице молодого человека. За ним стояла сияющая, праздничная какая-то Мария Симоновна. Весь вид ее говорил: «Ну что, ужели не угодила?.. Посмотрите, какой херувимчик и какой вместе с тем смелый, отчаянный человек…»

— Как поживает ваша жена?.. — спросила Великая княгиня. — Я давно не вижу при дворе Матрену Павловну.

— Благодарю вас, Ваше Высочество, моя жена чувствует себя совсем хорошо.

И оба замолчали. Точно легло между ними что-то новое, не испытанное еще Великой княгиней. Екатерина Алексеевна вдруг вспыхнула, протянула руку Салтыкову и неожиданно кончила аудиенцию.

Едва Салтыков вышел из зала, Мария Симоновна подошла к Великой княгине и вкрадчиво спросила: