Империя и христианство. Римский мир на рубеже III–IV веков. Последние гонения на христиан и Миланский эдикт

Решение, которое Диоклетиан принял в Риме и к которому склонил Максимиана, было реализовано 1 мая 305 года. Диоклетиан удалился в роскошный дворец в Сплите[16] на берегу Адриатики, величественные руины которого и сегодня производят сильное впечатление. В поистине сказочной роскоши он проведет восемь лет, демонстрируя свое равнодушие к всему, что происходило в Римском мире. Был ли счастлив этот сильный и странный человек? Вряд ли. Его уход из власти был вызван крахом его политики, в основе которой лежало в принципе невозможное соединение современной реальности и идеализации умершего прошлого. Здесь в 313 году он и окончит жизнь. По не слишком достоверному свидетельству Аврелия Виктора бывший император принял яд, боясь очередного поколения своих приемников – Константина и Лициния. Примечательно, что Диоклетиан скончался как раз в год Медиоланского эдикта, успев увидеть полный крах своей ре лигиозной политики. К тому времени умер и его старый боевой соратник и соправитель, грозный Максимиан: он погиб тремя годами ранее в Массилии (современный Марсель). Либо покончил с собой, либо был убит. Почему? Он попытался (конечно, неудачно) оспорить власть у Константина Великого.

С мая 305 года августами (т. е. старшими императорами) стали: на Востоке, со столицей в Никомедии, – Галлерий; на Западе, со столицей в Равенне, – Констанций Хлор. Соответственно, цезарями стали: иллириец Флавий Север, к которому благоволил и всячески помогал Галлерий, – ему надлежало занять место на самом западе империи; и племянник Галлерия Максимин Даза, которому предстояло заменить дядю на Балканах (правда, вскоре Балканы заменены были на Переднюю Азию и Египет). Порядок, однако же, тотчас стал разрушаться.

Равенна

Прежде всего, Констанций Хлор не соблаговолил въехать ни в одну из своих новых возможных столиц – его не увидели ни в Риме, ни в Медиолане, ни в Равенне. Конечно, Констанций сильно «врос» в западные провинции, где его боготворили буквально все и где он ощущал себя не только нужным и делающим полезное дело, но и, что немаловажно, защищенным своими верными и благодарными подданными. Он слишком долго обустраивал провинции, чтобы передать их на легкомысленное разорение Флавию Северу. Кроме того, Констанций Хлор был немолод – всего-то на четыре года моложе Диоклетиана – и все чаще болел. Положение его осложнялось тем, что его старший сын, на которого он смотрел как на своего полноценного наследника, Константин, волею обстоятельств оказался в Никомедии и, т. о., стал как бы заложником в руках Галлерия, проницательно увидевшего в нем опасного соперника.

Кроме того, что Галлерий ненавидел Констанция Хлора как «второго императора» и, следовательно, соперника, он ненавидел его также и за явное покровительство христианам. Акцентируем: все эдикты против христиан Констанций Хлор проигнорировал, не утрудив себя хотя бы формальными объяснениями. Благодаря беженцам с востока в западных провинциях количество христиан многократно увеличилось, всем им нашлось место и они чувствовали себя в полной безопасности. Уверенность Констанция в своих действиях не в последнюю очередь способствовала и отказу Максимиана Геркулия от жестких репрессий в Италии. Жестокие «правила политической игры» не позволяли, правда, самому Констанцию принять таинство крещения. Впрочем, кто знает, имелись ли у него такие мысли? Но не будучи христианином, он был, несомненно, одним из самых стойких защитников христианства.

Константин вполне разделял позицию отца и, т. о., становился «идеологическим врагом» Галлерия. Правда, что-либо открыто предпринять против Константина новый «божественный император» опасался, однако при дворе способного на коварства Галлерия сын Констанция Хлора ежемгновенно находился в смертельной опасности. Константину пришлось проявить настойчивость и незаурядную отвагу, чтобы вырваться из «цепких объятий» переменчивого в настроениях Галлерия. Константин успел вовремя добраться до Эборака[17], где находилась резиденция «августа Запада». Смертельно больной Констанций, привыкший при всей свойственной ему внешней мягкости и деликатности сам во вверенных его попечению провинциях устанавливать правила игры, успел представить западным легионам своего сына и объявить его наследником. Это было встречено с восторгом. Во-первых, слову Констанция Хлора верили безоговорочно. Во-вторых, Константина любили заранее как сына обожаемого Констанция Хлора. В-третьих, никто не хотел (и христиане прежде всего) появления на западе галлериевской марионетки Флавия Севера. В-четвертых, во время войн на востоке Константин успел отличиться распорядительностью и отвагой, так что имел в войсках империи высокий авторитет. Кстати, Лактанций как раз и указывает, что Галлерий, конечно, уничтожил бы Константина, если бы не опасался нежелательной реакции в легионах.