Империя молчания

Он вложил в свои слова всю искренность, на которую был еще способен, и надеялся, что она войдет в его положение. Говоря, что он хотел бы помочь, он говорил правду, он хотел помочь каждому входящему в это здание. Каждую историю, которую он слышал в этом кабинете, он пропускал через себя, пробовал поставить себя на место человека, который к нему обращался. Он сам не понимал, зачем он это делал. Он мог бы отмахиваться от этого, как от всего другого неприятного, что происходило в его жизни, в его родном крае, в его стране. Но когда перед ним сидел живой человек, говорил с ним, делился часто сокровенным, он приоткрывал эту внутреннюю дверцу и запускал в себя те печали, которые приносили ему эти люди. Возможно, таким образом он пытался возместить им или самому себе свое бессилие, словно то, что он на какое-то время примерит на себя их неудобства и боль, вместо того чтобы попытаться помочь им, облегчит их беды. Или его. Но в ответ он им врал или говорил не всю правду, чтобы не ранить их, чтобы не выглядеть мерзавцем и одновременно остаться лояльным той системе, винтиком которой являлся. Сейчас он этого не делал. Наоборот, он сказал девушке все как есть, не соврал, не стал придумывать тысячу и одну причину отказать, как он обычно это делал, сочувственно кивая. Действительно сочувственно. И сейчас Антон хотел, чтобы и она прониклась, поняла, что он в безвыходном положении.

– Зато обдолбанным на работу прийти смогли. – Двухсекундная задержка девушки с ответом вылилась в то, что Антон меньше всего ожидал услышать.

– Что, простите?

– Вы явились в состоянии наркотического опьянения, и вместо того чтобы взяться за выполнение своей работы, вы сидите и с видом мудреца пытаетесь мне внушить, что вам нет смысла пробовать сделать хоть что-то из-за того, что все якобы решено. Кем решено и что решено, не уточняя. Вот только дело в том, что это наша

земля, а вы, как нанятый нами, людьми, которые здесь живут, работник, один из многих, должны отстаивать наши интересы. Но вы не хотите. Скорее всего, вы хотите вернуться домой и выспаться. И я вам советую именно это и сделать, а когда проснетесь, подумайте, какая от вас вообще польза, как от работника, как от члена общества и как от человека.

Все это она говорила спокойно, размеренно, без капли злости, немного нравоучительным, но в целом беззаботным тоном. Он заслушался и приоткрыл рот от удивления. Она будто читала по бумажке свою речь, но Антон знал, что это была импровизация. Он позавидовал ей, потому что сам точно не смог бы так ясно и связно выразить свои мысли даже в состоянии трезвости и спокойствия, не то что сейчас.

Пока он завидовал и удивлялся, одновременно подыскивая достойный ответ, девушка встала и вышла из кабинета, тихо прикрыв за собой дверь. А он так и остался сидеть за своим столом, приоткрыв рот и подняв руку, обращенную к уже закрытой двери, в жесте, призывающем к продолжению беседы. Ее спокойствие и уверенность, в противовес его рассеянности и несобранности, вывели Антона из себя. Он скинул со стола пачку бумаг, на самом верху которой лежало ее чертово заявление с 1 541 подписью.

Откинувшись на спинку кресла, он прикрыл глаза и прислушался к своему телу. Тело ныло, тело мерзло, тело хотело лечь и лежать. Он чувствовал, что обессилен, но в то же время, казалось, каждая мышца была болезненно напряжена. Сильный недосып не был для него чем-то непривычным. Мучающийся долгое время проблемой с засыпанием, он знал это состояние, в котором хочется снять с себя свое тело, словно саднящее изнутри, как костюм. Но сегодня благодаря наркотику и тому, что действие его закончилось, все знакомые ранее симптомы ощущались во сто крат ярче.

Отметя в сторону дух неповиновения, он смирился с очевидным. Его друг и его новая наглая знакомая были правы: ему стоило поехать домой и выспаться, а проснувшись, в очередной раз подумать о своей полезности. Если бы Катя знала, как часто он об этом думал, она не стала бы так говорить, а просто обняла бы его и пожалела.

Попрощавшись с Кариной, бросив ей дежурную отговорку: «Очень надо / очень срочно / возможно, не вернусь», он ушел.

Выезжая со стоянки, он все еще чувствовал раздражение. Он задавался вопросом: почему она так вела себя с ним? Она видела его в первый раз, не знала его, не знала, чего он хочет, не знала, что в этой ситуации он мог или не мог сделать, но при этом отнеслась к нему так, будто он весь прозрачен и она знает о нем все. И самым противным было то, что она на самом деле угадала, как минимум, что он только и думал о том, как хочет спать. То, в чем она была не права, тоже задевало его. Но итогом их общения стало то, что она сказала ему отоспаться, и сейчас он ехал отсыпаться. Пакость. Ему и так всю жизнь приходилось делать то, что велено, а сейчас еще какая-то протестующая девчонка указывала ему, что делать. Как будто она что-то там понимала со своими подписями о нем и его работе. Он уже не испытывал того трепета, как в первый момент их встречи. Он был очень зол.