Империя в поисках общего блага. Собственность в дореволюционной России

Противоречие между юридическими принципами имущественных прав и необходимостью в охране археологических памятников не являлось исключительно российской проблемой. Юридический режим обращения с памятниками истории мог принимать различные формы, начиная от наложения различных ограничений на владельцев памятников, подразумевавших право государства на вмешательство, если владелец проявлял недостаточную заботу об объекте «общественного» интереса, и кончая полной национализацией исторических и художественных богатств. Италия и Греция первыми приняли ряд мер по охране своего национального достояния, запретив экспорт древностей и учредив национальные музеи, игравшие роль хранителей художественных сокровищ государства. Среди европейских государств явно отстающей была Великобритания: по английским законам, так же как и по русским, право частной собственности распространялось и на земные недра, однако пресловутый консерватизм британского правового режима позволял сдерживать злоупотребления частных собственников. Например, в то время как большинство стран отказалось от принципа королевских привилегий, согласно которому право на все клады (многие из которых представляли большую историческую ценность) было закреплено за государством или за монархом, в Англии он оставался в силе. В середине XIX века эта привилегия на присвоение всех скрытых в земле сокровищ была успешно адаптирована к нуждам охраны исторических памятников, и государство начало прибегать к закону о кладах ради приобретения древностей[775]

. Корона объявляла своими все ценности, найденные на частных землях, если владелец этих ценностей спрятал их, а не потерял, а его личность невозможно установить. Благодаря этой привилегии она превратилась в регулярного поставщика экспонатов для Британского музея, который сменил казну в роли главного претендента на все найденные клады[776]

. Вообще говоря, не все археологические находки подходили под определение «клад» (многочисленные тяжбы по этому вопросу разбирались в судах), и в 1870‐е годы британские археологи начали кампанию за распространение охранных мер на все прочие археологические памятники. Тем не менее в Англии все «попытки охраны физических памятников разбивались о ту же скалу святости частной собственности»: закон о памятниках, принятый в 1882 году, «не распространялся на владельцев древних памятников»[777]

. Лишь в 1913 году государство установило режим принудительной охраны памятников, находящихся в частной собственности, хотя в России подобный закон так и не был принят.

Джон Кермен описывает конфронтацию вокруг законов о древностях в Англии как политический конфликт между разраставшимся сообществом профессиональных свободных археологов, с одной стороны, и землевладельцами-аристократами и торговцами антиквариатом, с другой. Он разбирает кампанию за охрану памятников в контексте общего «расширения общественной сферы за счет частной», затрагивавшего разные области, включая образование, общественное здравоохранение, трудовое законодательство и жилье[778]

. Как мы уже видели, в России кампания за охрану исторических памятников тоже развивалась параллельно с движением за охрану лесов и движением за «горную свободу», цель которой заключалась в «освобождении» естественных богатств, скрытых в земных недрах, от власти частных собственников. Антисобственническая риторика этих кампаний отражала лозунги европейских «новых» либералов, хотя антиаристократическая позиция археологов и не была в России выражена столь явно.

Однако между призывами к национализации древностей в Англии и в России существовало различие. В первом случае вопрос о том, кому быть владельцем деприватизированных древностей, не вызывал особых разногласий: роль представителя государства как хранителя художественных сокровищ играл Британский музей, получавший финансирование в соответствии с особым парламентским актом[779]. В России большинство археологических приобретений пополняло собрание Императорского Эрмитажа, которое имело иной статус, чем Британский музей или Лувр. Эрмитаж со всеми его археологическими экспонатами, картинами и обстановкой оставался собственностью правящей династии и наряду с прочими многочисленными дворцами подчинялся Министерству императорского двора (см. следующий раздел данной главы). В стране с отсутствовавшим или ограниченным политическим представительством это обстоятельство имело особое значение. В этом контексте режим res publica представлялся признаком неприкосновенности и неотчуждаемости исторического наследия, которое не могло стать жертвой капризов властителей, политических неурядиц или экономических кризисов.