Империя в поисках общего блага. Собственность в дореволюционной России

В России проблема оригинальности литературного произведения приобрела огромное значение главным образом из‐за представления об особой ценности межпоколенческой преемственности в литературе, а также повышенной концентрации талантов (как во времени, так и в пространстве – развитие литературы укладывалось в узкие временные рамки и было сосредоточено почти исключительно в двух российских столицах), способствовавшей ускоренному наследованию в рамках литературной традиции, осуществлявшемуся посредством самих текстов и личных связей[980]. Зарождение «реализма» в русской литературе и живописи середины XIX века поставило под вопрос роль авторского воображения; объявлялось, что произведения авторов (согласно формулировке из записки Министерства юстиции об авторском праве (1908)) представляют собой «отражение общественных идеалов и среды». Протестуя против приложения этой концепции к музыке, композитор и пианист П. П. Шенк утверждал, что «композитор черпает материал для своего вдохновения не из внешней окружающей его жизни, а из своего внутреннего духовного мира. Истинный вдохновенный композитор творит как бы в трансе, музыкальная мысль рождается в нем помимо его воли и он старается лишь передать на бумаге то, что он слышит своим внутренним слухом, то, что долетает до него из какого-то особенного другого мира, мира звуков, чувств и настроений. Влияние общественных идеалов и среды на музыкальное творчество ничтожно, тогда как влияние музыки на духовное и нравственное просвещение общества громадно»

[981]. Аналогичным образом примерно за тридцать лет до Шенка о своеобразии композиторского труда писал П. Миллер: в отличие от других творческих процессов, сочинение музыки нередко представляет собой «бессознательный» процесс: творя музыку, «композитор делается как бы совершенно невменяемым и никогда не бывает в состоянии объяснить, как оно происходит и почему вылилась та или другая музыкальная фраза». Из всего этого делался вывод, что «в музыке нет определенного связанного с жизнью содержания»[982]

. Аналогичные дискуссии об относительном значении оригинальности развернулись и в других сферах: науке, искусстве, литературе, архитектуре, а впоследствии и фотографии. Архитекторы старались доказать, что они не просто по-разному сочетают элементы, изобретенные древними греками: весомости их утверждениям прибавлял отход от канонов классицизма и развитие эклектического стиля и модерна в архитектуре[983]. Перед фотографами стояла еще более сложная задача: они должны были доказать, что создаваемые ими образы отражают не только окружающий мир, но еще и точку зрения художника и воображение – иными словами, несут в себе индивидуальность и креативность. Чтобы доказать творческий характер фотографии, представители фотографических обществ устроили выставку для членов Государственной думы и Государственного совета, обсуждавших проект закона о художественной собственности (1908). Выставка была призвана показать, что фотография – это искусство, нуждающееся в охране авторских прав на тех же условиях, что и живопись

[984]. Таким образом, выработка критериев оригинальности несла в себе двойной смысл: эти критерии должны были использоваться не только для защиты отдельных произведений от плагиата[985]

, но и – что более важно – для проведения черты, отделяющей частную собственность художников от общественного достояния.

ЛИТЕРАТУРНАЯ РЕСПУБЛИКА

Центральное место в дискуссиях о сущности литературной собственности занимали взаимоотношения между автором и обществом, которое в 1828 году было объявлено субъектом права: никакая другая сфера русского законодательства не признавала существования общества, отдельного от государства. Закон об авторском праве, по сути, был призван соответствовать существовавшим принципам управления страной: правительство не намеревалось наделять «общество» какими-либо имущественными правами. Это абстрактное и, на первый взгляд, неуклюжее понятие вводилось только для обозначения ситуации, наступающей после окончания срока действия авторских прав. Тем не менее появление «общества» как потенциально законного субъекта имущественных прав имело огромное политическое и идеологическое значение. Но можно ли было сказать, что общество, институционализованное в законе, действительно существовало в России как субъект права? Писатели, юристы и литературные критики придерживались разных мнений по этому вопросу.