Империя в поисках общего блага. Собственность в дореволюционной России

В июле 1891 года, по случаю 50-летия гибели Лермонтова, а также истечения срока копирайта на его произведения, в русских книжных магазинах появились десятки изданий его сочинений, и по меньшей мере четыре из них назывались «полными собраниями». Издатели состязались друг с другом по части полноты текстов, комментариев и биографических предисловий; критик и историк А. Н. Пыпин отмечал, что полнота издания должна была служить «приманкой» для искушенного читателя[1079]. Публика и пресса приветствовали появление этих томов как серьезный вклад в изучение жизни и наследия Лермонтова. Тем не менее состав полных собраний снова вызвал критику за «копание в могилах» писателей[1080]

и сбор «литературного мусора»[1081]: наряду с ранее неизвестными шедеврами и юношескими незрелыми сочинениями эти собрания содержали ряд непристойных стихотворений (наиболее шокирующие места были заменены точками). Следует отметить, что критики публикации непристойных произведений Лермонтова (и Пушкина) не считали, что их издание приведет к порче нравов (собственно говоря, никто даже не заводил речи о каких-либо пагубных последствиях их публикации): они упирали исключительно на безнравственность нарушения воли автора и вторжения в его частную жизнь. По их мнению, публикация была издевательством над памятью поэтов. Защитники прав писателей взывали к их призракам: что сказал бы Лермонтов[1082]

(или Пушкин[1083]), столкнувшись с тем, что каждое слово, когда-либо им произнесенное, становится достоянием публики? В свою очередь, редакторы заявляли, что они обязаны выпускать такие издания с научными целями, тем более что «очищенную» версию трудов классиков получить просто невозможно. П. А. Висковатов – один из первых и наиболее преданных биографов Лермонтова – в предчувствии упреков за нарушение авторской воли задавал своим потенциальным критикам вопрос, «кто же может взять на себя смелость сделать выборку» между сочинениями, заслуживающими быть изданными под именем автора, и теми, которые этого не заслуживают? «Кто судьи, дерзающие так бесцеремонно распоряжаться наследием великого поэта?»[1084]

При жизни Лермонтова роль судей играла цензура; в конце XIX века контроль над «научными» изданиями ослабел: за выбор и его авторитетность отвечали эксперты. Специалисты по литературе – совсем как их коллеги в сфере охраны памятников, стремившиеся спасти каждое старое здание, – предпочитали извлекать на свет все, чтобы не допустить ошибок при отборе.

Еще большие сомнения в правомерности посмертных изданий вызвали даже не полные собрания сочинений, а состоявшаяся в 1878 году публикация интимной переписки Пушкина с его невестой, а впоследствии женой Натальей Гончаровой[1085]. Редактор этой публикации, И. С. Тургенев, объясняя читателям, почему он издает эти письма, оправдывал вмешательство в частную жизнь поэта указанием на ценность данного источника, несущего в себе искру пушкинского гения, и на большую давность этих событий. Как писал Тургенев, давность «покрывает своим покровом то, что могло бы показаться слишком интимным». Однако большинство читателей не увидело того, что разглядел в этих письмах Тургенев, и обвинило его в том, что тот оскорбил достоинство поэта, предав огласке его частную переписку с женой[1086]

. Спустя несколько лет поводом к аналогичным дебатам стала публикация переписки самого Тургенева, осуществленная сразу после его смерти (в 1883 году). По иронии судьбы письма Тургенева превратились в публичный актив двояким образом: они стали доступны для публичного прочтения, а их издание было затеяно с благотворительными целями – вырученные за него деньги предполагалось пожертвовать Литературному фонду, который активно финансировался в том числе Тургеневым[1087]. Публикация его писем (во многих из которых Тургенев весьма резко высказывался в адрес своих коллег-писателей) не осталась незамеченной: если одни приветствовали ее как важный источник по истории современной русской литературы, то другие упрекали редакторов за неразборчивость и праздный интерес к интимным подробностям жизни писателя. Советские литературоведы Н. В. Измайлов и М. П. Алексеев, изучавшие судьбу эпистолярного наследия двух великих русских писателей, отмечали, что русское общество было одержимо писательской частной жизнью[1088]. Публика с готовностью смаковала самые неформальные и интимные высказывания писателей об их жизни, творчестве и современниках, в то же время стыдясь своего любопытства. Закон об авторских правах, требовавший при публикации писем согласия обеих сторон, почти никем не соблюдался.