Империя вампиров

Инициаты принялись негромко ликовать, и Талон снова рявкнул на них. Мы замолчали, но улыбаться не прекратили; кое-кто даже успел хлопнуть меня в благодарность по спине. Военный совет продолжался, однако никто из нас, по правде, не слушал: только что нам грозило остаться прикованными к очагу, словно своре щенков-молокососов, и вот мы уже готовы сорваться, будто стая волков. И пусть даже дьявол не явится к стенам Шаринфеля, мы хотя бы не станем сидеть тут, как грибы в темноте.

Габриэль убрал волосы со лба и допил бокал.

– Лишь наутро я узнал, что именно это мне и уготовано.

X. Общий грех

Той ночью в казарме стояли шум и гам, и меня еще не раз хлопали по спине. С рассветом нам предстояло выдвигаться, но все же Тео и Мелкий Филипп сумели протащить из трапезной немного водки, и мы, рассевшись по койкам, выпили еще. Финч поднял за меня бутылку, и даже де Северин выдавил улыбку.

– Ты резво соображаешь и еще резвей болтаешь. – Барчук кивнул. – Santé.

– Видали морду Талона? – хихикнул Финчер. – Я уж подумал, он кровью обосрется.

Пети усмехнулся:

– А мне показалось, императрице понравился покрой пальто у нашего котенка.

Аарон поднял тост, изобразив редкую улыбку, отчего шрам у него на лице скривился.

– По отваге и награда.

Я улыбнулся в ответ.

– Лучше день прожить львом, чем десять тысяч – агнцем.

Мы выпили еще немного и наконец улеглись. Хмель быстро помог моим братьям уснуть. С рассветом нам предстояло выступать, и мне бы тоже не мешало выспаться, но прежде чем отдаться ночи, я должен был навестить еще кое-кого. Попрощаться. Если опасения Серорука не напрасны, завтрашний поход грозил стать для меня последним.

Когда я прокрался в библиотеку, в зале царила тишина, а на большой карте так и стояли деревянные фигуры. При виде пергамента, брошенного на полу Сероруком, у меня внутри затрепетало.

Я поднял бумажку и с мыслями о цене, которую мы за нее заплатили, разгладил листочек. Затем опустил взгляд на империю у себя под ногами: Авинбург, Шаринфель… Куда все же направит удар Вечный Король? Серорук мог быть прав: Лаура Восс – старожил, и ощущение, что в Косте она с нами просто играла, не покидало меня. Хотя… все в этом деле мне очень сильно не нравилось, но чем – я пока не мог понять.

Пробираясь между полок запретной секции, я уловил аромат розовой воды и rêvre

, и моих губ коснулась улыбка. Я обогнул последний стеллаж и увидел Астрид – она сидела, положив подбородок на ладони, и длинные черные волосы обрамляли ее лицо. К книгам на столе она даже не притронулась. Запах дурман-травы висел плотный, и, судя по взгляду, выкурила Астрид больше обычного.

– Bonsoir, ваше величество, – поклонился я.

Астрид подняла на меня взгляд, затем посмотрела на свечку.

– С хера ли, сука, добрый?

Я показал бутылку с остатками добытой Тео водки.

– Я к вам с дарами.

Теперь-то Астрид смотрела на меня с улыбкой.

– Разрешаю тебе сесть.

Праздничная выпивка все еще гуляла у меня в крови, притупляя боль от новых татуировок. Я передал водку Астрид и стал смотреть, как свет от свечи играет на ее шее, когда она надолго приложилась к горлышку. Веки у нее набрякли, глаза налились кровью, и бутылку она вернула мне, лишь когда опорожнила ее наполовину.

– Ты, поди, считаешь себя ужасно умным?

– Что такого ужасного в том, чтобы быть умным? – спросил я, делая глоток.

– Пф-ф, мальчишки. – Она забрала у меня бутылку и покачала головой. – Глупо вот так привлекать к себе внимание Изабеллы.

– Я и не думал, что привлек ее внимание.

– Она запомнила твое имя. Берегись, Габриэль де Леон, наша императрица ломает свои игрушки. – Астрид сделала большой глоток и поморщилась. – Нет, серьезно, ты видел меч у нее на поясе? Ей повезет, если она отыщет у него острый конец. Сука показушница.

– Я и не заметил. Не смотрел на нее.

Астрид фыркнула.

– Да ладно.

– Честно. Мне нет дела до накрашенных губ и красивых платьишек. Мне серебро и кровь подавай. Разум, что быстр, как облака на небе, и остр, как меч у бедра.

– Ого, вы только гляньте: всего пара глотков ссак домашнего брожения – и он уже поэт.

– Да я вроде не в рифму говорил.

– Ну, значит, ты дурной поэт. – Ее улыбка угасла, и она снова выпила. – Прости. Я снова стерва. Хотя мама и говорила мне: делай в жизни только то, что любишь.

– Не стерва ты, Астрид Реннье.

– А вот это уже оскорбление.

– Ты умеешь встать в позу. Но раз уж ты такая язва, то отчего торчишь тут каждую ночь в поисках спасения империи, которая тебя бросила?

– В этой дыре больше нечем заняться. Разве что изводить себя мечтами о побеге.

– Больше тебе меня не одурачить. Люди с черным сердцем не дарят подарков на именины, не ангажируют для подруг учителей фехтования и не тратят время на то, чтобы убедить настоятеля учить сестер самообороне. В груди у тебя бьется кусок чистого золота.

– Ох Дева-Матерь, да ты никак очарован!