Империя вампиров

Толпа мрачно зашепталась. Аргайл пораженно моргнул и потер подбородок железной рукой.

– Что это еще за безумие?

– Не безумие. – Талон сплюнул на камень. – Грех и вероломство, вот что это, сука, такое! Эти двое – проклятые ублюдки!

– Батист? – заговорил Халид. – Аарон? О чем толкует серафим?

В животе у меня скрутился ледяной узел при виде отчаянно переглянувшихся любовников. Аарон был напуган, он пал духом, видя, как идет прахом все, ради чего он столько трудился. Батист стиснул зубы, а обожженные ладони сжал в кулаки. Брат Алонсо требовал объяснений; Здоровый Фил сплюнул на землю; де Северин и прочие приятели Аарона перешептывались: клятвопреступники, мужеложцы, сраные педики…

Я знал, что глупо сейчас вмешиваться, но молчать не мог. Аарон был мне братом, Батист – другом. Что говорить, я пока не придумал, но все равно стал протискиваться через толпу вперед. Юный кузнец заметил меня и взглядом попросил не вмешиваться.

– Это все я! – заявил он.

Батист выпрямился и посмотрел в глаза мастеру-кузнецу.

– Аарон был пьян после праздника, мастер, и я этим воспользовался, признаюсь.

У Аргайла от гнева задрожали губы.

– Ты нарушил священный обет Сан-Миш…

– Обетов я не нарушал. Я клялся не любить женщин, и в этом остался верен слову.

– Возлежать во грехе до брачного обета – уже грех! Но возлежать с мужчиной – грех вдвойне! – прокричал Талон. – Да еще, сука, на священной земле! Когда в долине внизу расположилась лагерем императрица! Ты всех нас покрыл позором, членосос и выблядок!

Толпа согласно зарычала. К нам поднимались волны черного прилива.

– Это смертный грех, Батист, – угрюмо произнес Халид. – Этим ты проклял свою душу.

– Я знаю, так говорится в Заветах, настоятель, но в Судный день судьбу мою решит Господь и никто другой. – Юный кузнец взглянул на возлюбленного, и от боли в его глазах у меня защемило сердце. – Аарон не виноват. Он был слишком пьян и от боли после игл у него помутилось в голове. Он сам не ведал, что делает. Молю вас простить его.

Барчук стоял, потупившись. Все, чего ради он так старался, повисло на волоске. Даже жизнь его оказалась на грани. В этот момент он вновь перенесся на мост в Косте, когда Лаура Восс с улыбкой огибала наш круг света.

Я не виноват, папа. Я не хотел. Саша меня заставил, папа.

Аарон покачал головой. Собрался, будто приготовился бить.

– Нет, – прошептал он.

– Аарон… – взмолился Батист.

– Нет, – повторил де Косте, глядя на Халида с Аргайлом. – Батист лжет, дабы спасти меня от наказания, но делает он это из любви. И я тоже люблю его, – проговорил он, перекричав гомон толпы. – Это, мать вашу, не грех!

– Шлюхины дети! – выкрикнул брат Шарль.

Брат Алонсо проорал:

– На мост их!

Толпа двинулась к ступеням оружейной. Я попытался сдержать их, кричал, но тут Батиста с Аароном грубо схватили, на них градом посыпались удары. Халид закричал, призывая к порядку. Я сам отмахивался и отбивался; разразился хаос, и тут – БАХ! – прогремел выстрел.

Воцарилась тишина. Обернувшись, я увидел Серорука, сжимавшего в руке дымящийся пистолет. Его глаз был налит кровью и глубоко запал, но рука оставалась твердой.

– Окститесь, братья!

– Они грешники, брат! – зло ответил Мелкий Фил. – Ублюдки, клятвопреступники!

– Они признали вину, брат, – сказал Алонсо. – Взяли грех на душу!

– Так и есть, – кивнул Серорук. – Но Аарон де Косте все еще мой ученик, он еще не принес клятв и не прошел серебряного обряда перед Господом и святой Мишон. Я не позволю озверевшей толпе творить над ним самосуд.

– Серорук истинно говорит, братья! – проревел Халид. – В том, что грех сей взывает к наказанию, сомнений нет! Однако без молитвы и размышлений мер принимать нельзя! Заприте обоих в подвале собора! – Аббат обвел толпу взглядом сверкающих глаз. – Завтра мы выступаем в поход! Посмотрите на свое отражение и загляните себе в душу! Ибо скоро все мы можем предстать пред судом Божьим, нагими и окровавленными!

Аарона с Батистом поволокли в собор; конвой возглавил серафим Талон. Прочие же задержались, точно стервятники над бранным полем: неудовлетворенные, они все же не спешили нарушать данного Халиду слова и, бормоча себе под нос ругательства, вернулись в казарму.

Я продолжал стоять на холоде, а во рту все еще чувствовался вкус крови Астрид, на губах остался вкус ее поцелуя. Задержался и Серорук; на здоровом плече у него сидел Лучник. Глянув на меня золотистым глазом, сокол хрипло заклекотал. Я же посмотрел на культю на месте рабочей руки своего наставника. Между нами так и зияла пропасть невысказанных слов.

– Наставник…

– Ты знал? – спросил он. Его голос скрипел, точно старый сапог по гравию.