Империя вампиров

Хотелось сказать ему правду. Хотелось снова доверять ему. Эта сволочь обращалась со мной жестоко, да, но, в отличие от тумаков отчима, его побои служили цели. Когда тобой возят по грязи – это одно, и совсем другое – когда возят по оселку. Усилиями Серорука я стал тверд и хорош, потому я так желал извиниться за непослушание в Косте. Пусть я и спас жизнь той девушке, но хотелось все вернуть и переиграть. Так я и сказал бы наставнику. Спросил бы, винит ли он меня, как я виню себя. Однако вместо этого я произнес:

– Что с ними будет?

Серорук прищурил единственный глаз; пустой рукав его пальто покачивался на ветру.

– Я буду просить для них пощады, но правила Ордена однозначны. Когда Халид вернется, эти двое понесут наказание, как всякие клятвопреступники. Аарона отведут на мост, распнут на колесе, а потом посереберенными крючьями с него станут сдирать кожу, пока не снимут все, что покрыто эгидой, делавшей его частью братства. После обоих изгонят из Сан-Мишона.

– Это же безумие! Батист – лучший кузнец во всей обители! Аарона завтра предстояло причислить к лику!

– Батист нарушил обеты, – зло проговорил Серорук. – И не надо лукавствовать о мужчинах и женщинах: он знал, что поступает скверно. Аарон тоже знал. Только дурак играет на краю пропасти, но лишь князь дураков винит других, когда падает.

Ветер пел печальную песню. Отчасти я поверить не мог, что Аарону с Батистом хватило безрассудства встретиться так скоро после того, как я застукал их вместе. Однако и сам я рисковал, придя сегодня к Астрид, – думал, завтра отправлюсь на смерть. Не мне было винить братьев, ведь я поступил так же. Сердце у меня болело, но я, как всегда, искал утешения в вере. Разве то, что постигло Аарона с Батистом, случилось не по воле Божьей? Они ведь нарушили Его закон?

Я снова подумал об Астрид, о вкусе нашего пламенного поцелуя. Мне будто вылили ушат холодной воды на голову: желание, полностью захватившее меня, отступило, когда я понял, как глупо, эгоистично и рискованно я себя вел.

Хлоя, падающая звезда, письмена кровью – все это говорило, что нам уготованы дела куда большие. Так было ли у меня право этим рисковать? Не совершал ли я страшнее зло?

Нет греха опаснее того, что ты избрал.

Нет греха слаще, чем грех общий.

И все же…

– Наставник… Я сомневаюсь, что могу ехать в Шаринфель, бросив Аарона гнить в темнице.

– Славно, – прорычал он. – Ведь ты никуда и не поедешь, де Леон.

Моргнув, я встретился с холодным взглядом Серорука.

– Наставник, я не…

– Не называй меня наставником, малец. Больше я тебе не учитель. Говорил же, еще в Косте, что больше я тебя учеником на охоту не возьму. – Серорук приблизился ко мне. Пустую дыру на месте глаза он перевязал полоской черной кожи. – Ты думал, я забыл? Думал, мне отшибло память, пока Призрак в Красном отрывала мне руку и лишала зрения?

– Я вам жизнь спас.

– Лишив вот этого, – сказал он, указывая на культю и пустую глазницу.

– Наставник, я сожалею…

Кулак Серорука врезался мне в живот, словно таран – в городские ворота. Рухнув на колени, я получил удар наотмашь и упал в снег. Хотел было встать, но тут наставник двинул мне ногой в ребра, и я скорчился от боли на ледяных камнях.

– В пекло твои извинения, малец, – прошипел Серорук, хлопнув себя по пустому рукаву. – Это была воля Вседержителя, и я принимаю ее, как положено верному слуге! А вот чего я не потерплю, так это ученика, который ищет славы для себя одного, тогда как должен прославлять Господа!

– Я н-не…

– Еще как ищешь! Ты так и сказал сегодня перед самой императрицей! Даже здесь и сейчас ты прежде всего думаешь не о братьях, которые без тебя отправятся погибать на войне, но о том, что ты останешься не у дел! У тебя нет терпения, де Леон! Дисциплины! Ты ни о чем не думаешь, считая себя умнее прочих! Вот и научишься шевелить мозгами, малец! А я уж позабочусь, чтобы на это у тебя выдалось как можно больше времени!

Серорук отошел назад и смирил растущий гнев.

– Мы говорим, что лучше умереть человеком, чем жить чудовищем. Однако в этом мире есть много чудовищ, малец. Человек делает то, что должно, а чудовище – что хочет. Человек служит Богу. Чудовище – лишь себе. Я не сражаюсь плечом к плечу с чудовищами.

Я сплюнул кровь и в гневе обнажил клыки, но Серорук лишь нахмурился.

– Пока братья будут в отъезде, поразмысли над тем, кто же ты.

С этими словами он развернулся и оставил меня истекать кровью на снегу.

XII. В танце лети

– В Сан-Мишоне сделалось пусто, как в могиле моей сестры, а на сердце будто лежал камень весом с ее надгробие.