Империя вампиров

На рассвете Халид, Талон и прочие угодники выехали под пение серебряных рогов на северо-запад. Под полощущими на жутко кусачем ветру золотыми знаменами люди, кони, обозы двинулись на защиту стен Авинбурга и битву с Вечным Королем. Вскоре после этого выступили и Серорук с моими братьями-инициатами, уводя за собой тысячу солдат в Шаринфель, где собирались провернуть свой трюк. Я наблюдал за ними с высоты Небесного моста: оттуда колонны людей на фоне серого снега казались муравьиными, и когда они наконец скрылись из виду, я плюнул вниз, в реку Мер, и выругался вполголоса.

Четыре дня я призраком слонялся по обители, негодуя из-за несправедливости. Аарон с Батистом сидели взаперти под собором и ждали возвращения Халида. Я хотел навестить их, но привратник Логан преградил мне путь, сказав, что серафим Талон запретил навещать «энтих ублюдочных мужеложцев». Ключи от их окованной серебром камеры хранились у настоятельницы Шарлотты; сама она спускалась только покормить их и выдать Аарону ежевечернее причастие.

Я каждый вечер приходил на службу в почти пустой собор, пряча глаза от Астрид. Я не стыдился того, чем мы занимались, и каждую ночь грезил о том же. Стыдился я наказания, и мальчишка во мне опасался, как бы не упасть в ее глазах – ведь все меня оставили, а сами ушли на битву, решать судьбу империи.

В светлое время суток я пытался занять себя в библиотеке, но карта на полу постоянно напоминала о грядущей битве, к тому же архивист Адамо оказался той еще сволочью. Он был из тех, кто верили, будто лучшие библиотеки – это те, куда люди не ходят. Вид опрятных полок радовал его, а те, кто загибал уголки страниц, огорчали. Ему больше нравилось обладать книгами, а не читать их, и вскоре мне уже наскучило, что он постоянно сверлит мне спину гневным взглядом.

Так что в конце концов дни свои я стал проводить в молитве, прося у Господа и Девы-Матери смирения, терпения, невозмутимости. Но как я ни молился, ничего из этого ниспослано мне не было. Свободное же время я проводил в казарме, вглядываясь в клочок пергамента, что мы добыли в Косте. И я буквально видел, как вращаются колесики плана, придуманного вековыми умами.

Может, Лаура Восс хотела, чтобы мы нашли эту карту?

Может, не мы охотились на нее, а она на нас?

Все падут на колени.

Сколько я ни молился, меня сжигала ярость. И вот наконец я швырнул пергамент на пол, проводив его потоком ругательств. Так и хотелось заколоть кого-нибудь, пустить кровь. Я через столько прошел, а меня в конце концов оставили тут, как непослушного ребенка, которым, я, наверное, все же и был. Но ведь я не из одной только гордости пошел наперекор учителю. Я спасал жизнь Веронике де Косте, да, Господи Боже, я и Сероруку, и Аарону с Талоном жизни спас.

Ну и куда меня это привело? Учил меня Серорук, учил, но я показал себя не с лучшей стороны. Я и впрямь возжелал славы для себя, но меня ее лишили только потому, что я не дал невинной девушке отправиться в могилу – и это приводило в гнев. В конце концов он завладел мною полностью, и, не найдя иного выхода, я выместил его на вещах.

Как ребенок, мать его.

Разбил койку в щепки, швырнул прочь, точно нежеланное дитя, сундук со снаряжением, а под конец накинулся на стену и врезал по ней кулаком. Потом еще. И снова. Кожа лопнула, и боль сбитых о камень костяшек пересилила боль досады и ощущения, что все это, возможно, моя вина. Ведь я и родился-то во грехе. Позволил себе желать большего – Бог свидетель. Вот Он меня, наверное, и наказывал.

Задыхаясь, опустошенный, я упал на колени. Стена покрылась вмятинами и трещинами, а костяшки превратились в месиво. Я поднес руки к глазам и посмотрел, как из ран по пальцам стекает густая красная кровь, как она падает на пол, на проклятый кусок мятого пергамента, который так дорого мне обошелся. И щурясь на него сквозь слезы стыда, я увидал…

– …кровь, – сообразил Жан-Франсуа.

– Oui

, – кивнул Габриэль.

– Она двигалась.

– Ну еще бы, – вздохнул Габриэль. – По воле некой темной алхимии моя кровь зажила собственной жизнью, она впитывалась в пергамент, открывая мне тайное послание.

– Грех гордыни, де Леон, – улыбнулся историк. – Он верно тебе служил.

– Или мне сам дьявол ворожил. – Габриэль пожал плечами.

Как бы там ни было, я дрожащими руками поднял с пола клочок пергамента, и на оборотной стороне карты кровь образовала слова, словно в книге из запретной секции библиотеки.

На суд и надежду ты не уповай,

На милости с благом надежд не питай.

Ни в смерти, ни в истине ответ не ищи,

Сквозь кровь и огонь со мной в танце лети.

Я смотрел на эти слова так пристально, почти прожигая пергамент взглядом. Мысли пришли в беспорядок. Это было тайное послание Лауры Восс, предназначенное только для глаз Вечного Короля.

Но что оно значило?