Я крался в тени длинных книжных полок, мимо бесчисленных томов, каждый из которых готов был поведать свои истории, и вот наконец оказался у тяжелых кованых ворот, преграждающих путь в запретную секцию. За толстыми прутьями я разглядел лабиринт нескончаемых полок и, как ни странно, ощутил запах свечного дыма, а еще слабенький, мягкий аромат…
– Крови, – шепнул я.
Волосы у меня на загривке встали дыбом, рот наполнился слюной. Во время вечерней мессы я причастился, но зверь во мне всегда был голоден и вот сейчас зашевелился. Я вспомнил, как в первый же вечер, когда я прибыл в Сан-Мишон, во время Красного обряда перерезали горло брату Яннику. Та же судьба ждала каждого бледнокровку.
И если Талон добьется своего, меня она постигнет раньше прочих.
Я напомнил себе о цели и взялся за ограду. Думал сперва, не пустить ли в ход свои темные силы, чтобы разогнуть прутья и протиснуться между них, но вот створки сами разошлись, подобно водам Вечного моря – от молитв святого Антуана.
Их кто-то отпер до меня…
Петли даже не скрипнули. Я скользнул внутрь и, по мере того как пробирался лабиринтом заваленных книгами, свитками и страннейшими диковинками пыльных стеллажей, запах крови становился сильнее. Тут хранились черепа людей со звериными зубами, семиконечные звезды из человеческих костей, металлические, покрытые загадочными глифами шкатулки-головоломки… Когда я проходил мимо одной стеклянной банки, заспиртованное в нем скелетообразное создание – клянусь! – моргнуло. Книги здесь хранились всех форм и размеров, обтянутые светлой кожей, поблекшей от времени. Не книги даже, а скорее их трупы. Чувство было, что я брожу по библиотеке призраков.
Впереди теплился слабый свет, и вместе с запахом крови усиливалась моя тревога. Обогнув очередной стеллаж, полный поблекших и молчаливых тайн, я застал картину, страннее которой в библиотеке еще не видал.
– Боже Всемогущий… – прошептал я.
Крепкий дубовый стол, заваленный книгами и окруженный кожаными креслами, освещала единственная свеча. На нем развалилась девушка в светлом облачении новиции; ее лицо прикрывали темные волосы, а под щекой натекла густая лужа крови.
Благая Дева-Матерь, аромат стоял просто райский…
Похоже было, что кто-то проломил девчонке череп, пока она сидела тут за чтением. Я подкрался и, чувствуя, как грохочет сердце, протянул руку, хотел было убрать волосы у нее с лица, а она возьми да и очнись. Взглянула на меня в упор и как, сука, завизжала.
Я с криком отскочил назад, а она встала и, перемазанная в крови, схватилась за подсвечник – с намерением проломить череп уже мне. Но потом, осмотревшись дикими темными глазами, прижала к груди бледную ладонь и поставленным аристократическим тоном прошептала:
– Ах ты ж сволочь…
– Прошу прощения.
Девушка провела дрожащей рукой по длинным темным волосам и вздохнула.
– Говори, чего хочешь, мальчик. У меня из-за тебя чуть сердце к херам не лопнуло.
– Ты ведь та новиция, что нанесла мне эгиду, – сообразил я. – Это тебя при мне высекли на конюшне.
– А ты – пейзан, забравший мою лошадь.
– Я не пейзан, – сердито отозвался я. – Инициат Серебряного ордена.
– Одно другому не мешает.
– Как ты?
Она пожала плечами.
– Так, дала роздых глазам, если тебе, конечно, есть до этого дело.
– Лицом в луже крови?
Новиция удивленно моргнула, сообразив наконец, что половина лица у нее липкая от крови и еще больше ее натекло на стол.
– Ох ты ж падла, – проворчала она, доставая из складок одежды платок в красных пятнах. – Извини. Все не так худо, как может показаться.
Чувствуя, как кровь стучит в висках, я уставился на испачканные губы новиции. Я впервые с того дня, когда чуть не погубил Ильзу, оказался наедине с девушкой. Вспомнил, как мне в рот лился теплый красный поток, а Ильза со стонами извивалась…
– Я уж было решил, что тебе пробили череп, – выдавил я.
– Нос, – ответила она, утирая лицо. – Сильно кровоточит в последнее время. Думаю, все дело в высоте, на которой торчит этот Богом забытый свинарник.
Голова пошла кругом. Что, во имя семерых, эта девушка тут делала? Одна, посреди ночи, против правил? Но главное, несмотря на кровь – а может, и из-за нее, – я невольно отметил про себя, какая она красивая. Кожа – как молоко, над нежным изгибом окровавленных губ – родинка. Глаза точно у темного ангела.
Габриэль улыбнулся.
– И речи, как у дьяволицы во время месячных.
– Я о тебе думала, – заявила она, движением головы откидывая со лба волосы. – Исколола тебя вдоль и поперек, а ведь нас так толком и не представили друг другу. Меня зовут Астрид Реннье.
– Габриэль де Леон, – ответил я, все еще сильно взволнованный.
–
Она очень медленно протянула мне руку.
– Думаю, мы с тобой славно поладим.