Иная судьба

— Чем ты… будешь бить? — спросил он, когда я шагнул в его сторону. Вскинул лук Урана, предупреждая: как совью сейчас, как не промахнусь…

Лучше бы не надо, — ответил я взглядом. Ты мало стрелял из Лука Неба, мальчик. Иначе знал бы секрет этой игрушки.

Он убивает тем, из чего свит. Изнутри. Если тому, в кого попала такая стрела нечем ответить или не хватает сил ответить.

Крону, например, нечем было отвечать своему сбывшемуся пророчеству.

Ты же видишь. У меня слишком много щитов там, внутри. О них расколются любые стрелы.

И вообще, хватит уже, моя Погибель. Надо бы и мне ударить — хоть для приличия.

— Чем… ты бьёшь?! — слились воедино два вопля: Алкионея и какой-то так… из-за плеч будто…

— Ничем, — ответил я.

Все равно мы бьемся собой, чем бы ни бились.

А я сейчас — ничто. Не смертный. Не бог. Не Владыка. Не любимчик.

Небытие во плоти.

Ойтис-никто, я же не зря себе выбрал это имя.

Аид-невидимка — меня тоже не просто назвали так…

Эй, Погибель, ты меня видишь?

Мотает головой — где там это небытие подевалось? Был — и будто нет, или у него там шлем невидимости…

Нет. Это у него там очень быстрый рывок вперед. И очень быстрый удар своей Погибели в зубы.

Устраивали вы своей Ананке звездопад из глаз? Вот вам совет от того, кого когда-то считали мудрым: устраивайте почаще.

Зубопад изо рта тоже подойдет.

Погибель валится на спину — в мутную кашу из горелой плоти Флегр и морских волн. В пепел, полынь и соль, перемешанные между собой. Свивает кольца, напрягает мускулы, отплевывая зубы, готовится встать…

Поздно: коварный противник стал коленом на грудь. Придавил к земле и готовится бить.

В кои-то веки — не из невидимости и не в спину. А в упор и в лицо.

В кои-то веки — не стрелами: лучники все же иногда промахиваются.

Небытие промахивается реже.

А потому оно покидает мой пояс — и нависает над лицом противника: диковинным клювом, а может, жалом. Древний адамантий жадно тянется к капелькам крови на разбитых губах Погибели. Подмигивает каждой щербинкой: что, не хочешь ли узнать — кто там чья теперь Погибель? Кажется, у нас самую малость все перепуталось.

Кажется — время исполнять предназначение. Хочешь узнать — что посоветовали нам Мойры, а, Алкионей?

Хочешь вообще сказать хоть что-нибудь? Перед тем, как все закончится правильно?

— Бей!

Глаза у него были горячими. Чёрными. До отказа налитыми запредельной ненавистью: пригубишь такую чашу — поперхнёшься. Давай же, — кричала ненависть из глаз. Бей! Рази! Что ещё может меч?! Давай же, исполняй своё предназначение!

Бей, — шептала древняя, истертая, родная рукоять под пальцами. Перережь ему глотку. Так поступают смертные («Ты же помнишь, — откликалась ледяные капли Стикса в крови»). Искалечь его, чтобы сбросить в Тартар, или чтобы навалить на него гору, или чтобы пленить. Так поступают боги. Главное — не думай. Уничтожь.

Победи.

— Бей же!

Бей! — звучало там за плечами, вылеплялось из грозного гула битвы. Из ровного, непоколебимого пения стрел Геры. Из звуков кифары, вторящих стрелам, и из свиста клинка смерти — который не клинок смерти. Из стройного хорала копий Афины и Ареса — и криков умирающих Гигантов.

Казалось — это шепчет даже голос за спиной. Давно не раздававшийся, забытый, ненужный голос — или, может, он это шепчет не мне?

Всё предрешено и всё написано, маленький Тартарид. Это вечный закон и вечная война. Одно поколение побеждает другое и занимает его место. Я поставила на вас, но они оказались удачливее — и теперь тебе остается только принять последний удар, чтобы строки в свитке оказались правдой…

— Бей!! — кричал он без звука, искусанными губами — глядя на клинок, нависший над его лицом, и из глаз выплескивалась, выливалась раскаленная, как лава ненависть: я думал оказаться твоей погибелью, я не знал, что ты — моя Ананка, проклятая тварь, теперь я вижу твое лицо, так как смеешь ты медлить с последним ударом — поступи так, как ты всегда поступаешь со своими любимчиками, уничтожь же!

— Как скажешь, — шепнул я. И ударил.

Опустил нетерпеливо рвущийся из пальцев Серп — и тот, взвизгивая от счастья, ринулся вниз, нашёл свою цель… Поразил.

— Ты… промахнулся, — изумлённо прохрипел Алкионей. Рот открыл — кадуцей запихнуть можно, глазами хлопает. Может, конечно, он видел, чтобы со стрелами промахивались — но чтобы вот так, с мечом и в упор!

— Нет, — сказал я.

Просто так уж сложилось, что ты — может, и рождён моей Погибелью.

Но я не твоя Ананка.

Жадное, истертое лезвие торчало в земле. За левым плечом Алкионея. Медленно истлевало на глазах — будто древний адамантий точила неведомая ржавчина.