Иная судьба

Ударь — и обрати мир в чистый Хаос, и все закончится, правильно закончится — чтобы тут же начаться опять, потому что мир не терпит хаоса и пустоты. Только вот это будет другой мир, Кронид. С другой, рожденной из Хаоса Ананкой. А что же твои драгоценные детки? А сестрица с ее муженьком? А другие сестры и племянники? Смертные? Подземный мир?! Этих всех — ты тоже в Хаос своим ударом?! Давай, рази, — ухмыляется страшная тварь с переломанным, перерезанным хребтом. Ты убил меня, но я хоть посмотрю перед смертью.

Или ударь — и стань на мое место. Это еще лучше. Любимчик… ты уже назвал себя моей Ананкой — так стань теперь мною — для всех. Победитель приходит на место проигравшего — это закон… мой закон, которому я подчиняюсь с радостью. Напиши свой собственный свиток. Придумай свои законы. Толкай ось как пожелаешь — думаешь, это получится у тебя лучше?! Ну вот давай — бей, и посмотрим, что ты сделаешь, когда над тобой и над миром повиснет новое копье, когда тебе придется встать за чужими плечами и прошептать: «Это… очень страшные строки…»

Бей же!

Промахнуться второй раз ты не можешь. Ты уже нанес удар — а пустоты этот мир не терпит, и если ты промедлишь — мир может просто погрузиться в небытие, великое ничто… в великий Тартар, где не будет даже Хаоса. Не ожидал такого, невидимка?! Это ловушка всех войн. Цена победы. Ответственность победителя. Приходится или выжигать дотла, или строить новое.

Я шёл по заплесневевшему чертогу — зеленая слизь струилась по стенам, скользила по плитам. Хрустким льдом зарастала бывшая ось мира: ударь — расколется на острые, мелкие льдинки.

Передо мной, шипя и извиваясь, отползала она.

Костистая худая старуха с узловатыми пальцами. Глядящая с насмешливой ненавистью. Вцепляющаяся в ослизлые плиты, хихикающая хуже Лиссы, кривящая рот:

Меня не заменить, слышишь, — шептали искусанные губы. Ничем… не заменить… теперь уже… всё кончилось, невидимка. Ты пожал скверный урожай, а теперь вот пришла зима.

И любые саженцы погибнут. Они все погибнут, слышишь? Рано или позд…

— Никогда, — ответил я.

Разжал пальцы.

И меч разочарованно застонал, зарываясь в плесень и истаивая до конца.

Не будет ни первого. Ни второго.

Ни третьего.

И дрожащая старуха вцепилась в меня взглядом — с изумлением.

— Ты… уверен в этом?!

Уверенность — удел мудрецов. Владык. Царей. Мне же — вору, воину и дураку — как-то не с руки…

— Нет. Я на это надеюсь.

Потому что слышу иные звуки — там, за шорохом распадающегося на части свитка, и внезапной тишиной Флегр, и стонов иссохшей твари на полу. Непрошенные, незваные звуки: легкий треск расколотой амфоры, тихий вздох — как будто вздохнул наконец полной грудью за много веков…

И шаги за дверью в чертог. Не побоялся кто-то всё же явиться — хотя в чертоге веет стужей, на полу распластались, умирая, Ананка и Серп Крона, и обратился в комок омерзительной влаги свиток…

Умирание. Олицетворение зимы.

Но за зимой — всегда приходит весна, и ей не бывает страшно.

Ананка хрипло, безумно расхохоталась, когда дверь открылась. Навстречу фигуре в зеленом хитоне, с горящими медью волосами. Навстречу взгляду весны, полному зелени.

— Не этой ли собрался меня заменить, невидимка?!

Я не смеялся.

Смотрел. Молчал.

И цена за победу казалась — непомерной.

Я знал, зачем она пришла. Знал — кто пришел в ее теле, и это знание тяжестью отдавалось на плечах. Медным вкусом — в горле.

И не выдержал все-таки — глянул в зеленые глаза, отыскал там, глубоко-глубоко ее-прежнюю. Спросил взглядом: неужели нельзя было иначе?!

И улыбка у нее на секунду стала знакомой: уж кто бы говорил… Прости, царь мой. Иначе было нельзя.

У ее ног из плесени тихо поднимались, покачиваясь, цветы. Подснежники. Ландыши. Дельфиниум. Нежные, светлые — раскрывали лепестки, душистым ковром покрывали слизкие плиты. Весна смотрела снизу вверх на поверженную судьбу — и несла во взгляде то, что несет каждому смертному, каждый год.

Только теперь этого было больше. Теперь это она была — вся она.

— Радуйся, сестра, — тихо обронила Элпис-Надежда.

В ушах отдался хриплый, иссушающий вой Ананки — и меч на полу истаял окончательно.

Вместе с ним истаял я, возвращаясь на Флегры.

За спиной раздался тихий, радостный смешок — и новая ось мира процвела ромашками.

ЭПИЛОГ

Мир дробится на пену из острых колючих стекляшек,

Мир сплетется в дерюгу и ляжет на плечи, как хлена.

Я вовне выхожу, растворяясь в туманах и пашнях,

И неважно, что здесь не рожать Гее тёплого хлеба.

Анастасия Порсева

Бог не может стать смертным, спасая кого-то, — падает тяжкая истина. А после — умереть и снова стать богом.