Левку мне не удалось найти. После той истории, с отцом. Может, стоило тогда к ней и отправиться, но я пошел к Ате…
А потом все не было времени.
Не знаю, может, я думал — она дождется.
Не дождалась. А сестры так и не смогли сказать — что с ней. Говорят — давно не слышали ее песен.
Больше ничего не говорят почему-то.
Не знаю, может, мне стоило пристальнее искать.
— Ты же ее не любил, — тяжело вздохнула Гера. Показалось — это море где-то в отдалении — тоже вздыхает, укоризненно. «Не любил, не полюбиш-шь…». — Аид, кого ты обманываешь, какая любовь… ты на себя-то посмотри. У тебя на уме, кроме трона, хоть что-нибудь есть? Кроме этого — как избежать войны? Как договориться с титанами? Кроме мыслей, как будешь править?
«Ты чудовище, Аид, — ударило синевой из глаз. — Спроси у самого себя — кого ты любил, хоть когда-то?»
Мать. Наверное. Когда-то.
— Судьба прихотлива, — проговорил я, не обращая внимания на тихое хихиканье из-за плеч. — Кто знает. Что будет, если вдруг ты полюбишь? Если я полюблю?
Она опять хмыкнула. На этот раз — ухитрилась запихнуть в этот звук пропасть сомнения. Мол, с Атой в обман играй, а со мной…
— Останусь тебе верна. Долг превыше всего. Очаг превыше всего. Для меня… от тебя я такого ждать не стану. Если вдруг ты… воспылаешь — я уйду с Олимпа. Расторгну наш союз, если вдруг ты решишь последовать за стихией Афродиты и жениться на той, в кого влюбишься. Объявлю, что ты свободен. Об одном прошу — если вдруг соберешься бегать по любовницам — не бери их на Олимп, не дари бессмертия. Позора я не потерплю.
— Не собираюсь, — сказал я. — Царю не к лицу.
Потом мы еще молчали, глядя как Амалфея и Эвклей решают возобновить прерванное выяснение — кто тут у пещеры хозяин. Выясняли бурно, с переворачиванием котелка, прыжками через котел, воплями. Эвклея коза все-таки отогнала, подошла победительницей. Ткнулась лбом в колени Гере — признала хранительницу очага.
Предательница.
Ох, и пара из нас будет — вообразить страшно.
— Так что тебе нужно? — нарушила молчание Гера. Уверенно. Громко. На правах союзницы.
Я почесал нос. Покосился на овец Нефелы — облака лениво гуляли по небесному пастбищу.
— У тебя, случайно, нет чудовища?
— Какого?
— Лишнего. Которого не жалко. И желательно, чтобы еще — могучее и жуткое. А?
— А тебе оно нужно?
Качнул головой. О-о, как оно мне нужно. Нужно до того — хоть к бабушке иди, проси, чтобы она родила что-нибудь. Только ведь потом бабушка обидится — когда увидит, что с чудовищем случилось.
Нужно до того, что я на тебе прямо сейчас жениться готов, сестренка. Если вдруг у тебя есть какое-нибудь чудовище.
— Состязание, — тихо сказала Гера. — Зрители на трибунах. Бойцы. И вдруг…
«Вдруг появляется беда. Многоглавая — хотелось бы — могучая беда, которая идет править. Идет… побеждать. Беда, с которой не справиться никому из победителей. Которую не одолеть — даже если вдруг состязающиеся заключат союз. И тогда…»
— Тогда появится царь. Который одолеет общую беду. Спасёт всех. Который станет победителем, не участвуя в соревновании и…
«…и против которого никто не осмелится поднять голос. Которого полюбят глупцы. Против которого промолчат те, кто умнее. Царь для всех».
Только вот оказывается — чудовище не так-то просто откуда-то взять.
— Не взять, — отозвалась она тихо. — Но можно ведь вырастить… Ты знаешь гору Арим? Драконы устраивают свои гнезда на ее склонах. Закапывают в камень, хоронят в почву — и гора рожает их из камня, из почвы… говорят — если на склон Арима посадить трость — она прорастет.
— Драконье яйцо? — переспросил я. — Понадобится что-нибудь покрепче. Кровь подземных чудовищ или…
— Кровь того, кто один раз был уже побежден и внушает страх всем, — кивнула сестра. — Только вот у кого могла сохраниться кровь Крона, повелителя Времени? Даже и не знаю.
И задумчиво кивнула, снимая с шеи искусно выделанный маленький сосуд.
— Что ты так смотришь, брат? Богине домашних очагов приходится быть запасливой.
Странное это чувство — когда скрепляешь собственный союз не своей кровью, а кровью отца, сброшенного тобой в Тартар.
И еще вопрос, какой из союзов будет нерушимее.
— Не повезло, брат! — улыбается Эпиметей. — А я-то думал, ты и участвовать не будешь.
Прометей в ответ хмурится, смотрит строго голубыми, полными жалости ко всему глазами. Прижимает тряпицу к боку, в который угодило копье.
Голос Провидящего тих, но ясен.
— Скажи мне, кто не участвует. Скажи, кто не участвует… в этом.
И кивком указывает на арену, где Зевс как раз одолевает нового противника — великана с Запада.
Арена велика — можно удаль и на колесницах показать, и в беге развернуться. Только вот никто не хочет похвалиться прытью. Вызывают противников соревноваться на копьях, драться на мечах, на кулаках, бороться, метать диски…
Заменяют войну — все против всех.
Титаны против богов. Боги против великанов. Великаны против лапифов. Лапифы против людей Золотого века. Люди Золотого века против титанов…
Все — против.
Все — за одно.
За трон Олимпа, будь он неладен.