Иная судьба

Состязание бурлит не один год, побежденных глотает забвение, победителей славят в песнях, и круг сужается — к сегодняшнему бою остались закаленные, удачливые бойцы, хорошо знающие друг друга.

Сторукий Эгион и Эпаф — герой Золотого Века — сплелись в борьбе, схватились не на шутку, тела блестят от пота и масла — за Олимп!

Кронид Посейдон и титан Бий схватываются на копьях — яростно, так, что дрожит арена.

Царь Лапифов Гиперант и вождь людей Золотого века Атлет — пробуют друг друга на мечах.

Кронид Зевс и титан Иксион — бросают вызов друг другу в кулачном поединке.

Осталось не так много, и все сильнее дрожь предвкушения — кто?!

Эпиметей бросает вызов Посейдону — гонки на колесницах — и побежден, но не огорчен, потому что показал себя как следует. Машет Плеядам, рассевшимся на трибунам, машет брату — Атланту. Шепчет Прометею: «Как думаешь, она заметила?»

Прометей щурится на удобную трибуну, где возлегла с кистью винограда красавица Афродита — окруженная юными нимфочками и юными же почитателями. Пожимает плечами — честный до конца. Прометея волнует не Афродита, не бои, не Состязание.

Предчувствие пропитало воздух — только слепец бы не увидел, глухой не услышал бы.

Предчувствие вкралось на арену, где все чаще повторяются одни и те же имена.

Влезло на трибуны, где сидят жены, сестры, дочери тех, кто решил попытать себя в битве за трон. Мечется среди слуг и рабов, которые торопливо готовят освежающие напитки, разносят чаши, двигают опахала, предлагают фрукты, подготавливают пиры — пиры обязательно будут вечером, после дня состязаний, чтобы соперники могли примириться друг с другом за чашами медового вина.

У певцов, которые восхваляют славные поединки, — хриплые голоса и дребезжащие струны кифар — на струны налипло предчувствие, оно же залезло в глотку.

Предчувствие допрыгнуло даже до судейской трибуны — Нерей слишком нервно завивает седую бороду, вещий Япет мрачен, Хирон не смотрит на поединки, Стикс задумчива и даже не поглядывает на сына — Кратоса, хотя он тоже участвует… Фемида Правосудная печальна и разговаривает лишь с Афиной — дочерью Метиды, которой позволили сидеть с судьями в качестве чести: все же придумала состязание…

Состязание, которое никому не нужно — ни судьям, ни зрителям, ни самим состязающимся.

Все устали — когда все против всех.

Истрепались, измотались за годы в поединках. Наелись по горло благородством противников и честностью судей. Некоторые шепчут — лучше бы уж война…

Прометей усмехается горько и думает, что война не лучше.

И что предчувствие не зря разлито в воздухе.

Все кончится в эти дни.

Быть битве между Кронидами!

Кто обронил это с утра — непонятно. Говорили — какая-то безумная тварь из подземного мира. Кривляющаяся, мерзкая девчонка. А все поверили, подхватили, шумят, ждут — исступлённо…

Вечером на пиру чаши бросают, не допив. Песни до конца Песни до конца не дослушивают. Скорее, скорее, скорее — быть бою!

Между Кронидом Зевсом и Кронидом Посейдоном.

Ни один, ни другой не знали поражений. Оба повергают оставшихся противников с легкостью: Кратос побежден Зевсом в кулачном бою, Эгион — в бою на копьях. Посейдон одолел Дрианта, Астрея, кого-то подземного — тот отказался называть имя…

Братья идут друг другу навстречу, побеждая по пути — словно обниматься собираются.

Вот только они собираются не обниматься.

— Ну что, подеремся?!

Зевс смеется, показывая белоснежные зубы. Машет зардевшейся Деметре. Машет Гере — та в ответ только хмыкает. А Гестия тоже начинает махать.

Посейдон не смеется — стоит, набычившись, досадливо сопит — шуточки, тоже…

Остальные побеждены. Зрители пресытились зрелищем. Зрители ждут главного — кто?!

Божественное оружие — трезубец против двузубца. Блестящие черные локоны — против косматой гривы. Гибкость — против грубой силы…

Брат против брата.

Все — против всех.

Зевс встряхивает волосами, игриво улыбается — словно нимфочку решил соблазнить. Прокручивает в пальцах трезубец — легче перышка. Посейдон топчется, морщит лоб, лохматит иссиня-черную гриву, делает двузубцем короткие, нервные, острые выпады.

На трибунах затаили дыхание. Замерли чаши. Бараньи ляжки у титанских ртов тоже замерли.

Вот он — бой дня! Бой года. Нет, полусотни лет. Полсотни лет пустого трона с того времени, как Аид Мудрый сказал, что не хочет править. И из эха его голоса родился неизбывный вопрос: «КТО?!»

Уран — и тот онемел в вышине: старик вытянул шею — посмотреть на внуков. Обронил с себя покрывало — и оно упало на арену тишиной. Растеклось, заглушая звуки — и шорох песчинок показался оглушительным.

И колесница Гелиоса поехала медленнее в вышине.

Стикс взмахивает платком, затканным сценами битв и состязаний: можно…

Предчувствие падает на арену вслед за тишиной.

Брат — на брата. Брат — против брата.

Кронид — против Кронида в бою за Олимп.

Кто?!

— А-а-а-а-а!! Чудовище!

Небо содрогнулось от чудовищного кощунства. А может, от вопля. Вопль прокромсал тишину — хриплый, но пронзительный — долетел до старика-Урана, щелкнул по носу, вернулся к богине обмана и заметался вокруг нее:

— Чудовище! А-а-а-а! Спасите! Помогите!