Иная судьба

— Я опускаю в чашу кварц — и пусть в нем слышится шум великого моря, что омывает наши берега, в которое текут ручьи и реки, — удела того, кто вынет этот жребий. Быть ему гонителем волн и колебателем вод. Жизни всего смертного и бессмертного, что плавает в воде…

Не дай им старший Кронид эти троны — они начали бы новую войну уже завтра. Помялись бы, посидели: ну да, брат мудрый, великий, Тифона победил… и все равно собрали бы войска или организовали заговор. Вот Климен Мудрый и решил их распихать — не в Тартар, нет, но вполне себе. Думал, что они смогут хорошо править? Ложь. Он считает, что они не смогут править вообще. Что их затянет, перемелет, остановит нежданная вотчина.

А тогда Олимп будет в безопасности и на освободившиеся троны можно будет спокойно сажать наместников — скажем, своих детей.

— Я кладу в чашу лаву — и пусть в ней отразится мрак подземного мира, мира ужаса и печали, которым владеть тому, кому выпадет этот жребий. Ему быть властителем душ усопших и призраков памяти, всех сокровищ земных недр и всех чудовищ, что таятся во мраке…

Климен Мудрый смотрит на братьев — и в его бороде змеёй сквозит усмешка.

Теперь понятно, почему он принял предложение Ночи.

— А-а-а, чтоб тебя!!

Посейдон хмурится, багровеет, вышвыривает черный осколок лавы. Посейдону только что выпал подземный мир. Посейдон, кажется, всё-таки ждал другого, потому что всеми силами удерживается, чтобы не ругнуться как следует. Взглядывает на брата, вскидывает голову — и с губ у него чуть не срывается говорящее: «Рано или поздно…»

Рано или поздно от тебя останется лишь вместилище для Эреба, глупец.

Зевс берёт свой оставшийся жребий с улыбкой. Бросает на брата победоносный взгляд, вскидывает руку с трезубцем. Зевс светится от самоуверенности: считает, что его не потопят волны. Что юнец, которому меньше сотни лет от роду, легко справится с морем.

А гости и аэды уже заливаются поздравлениями (Зевсу достаётся больше), славят новых царей, новость долетает до неба и начинает гулять между остальными гостями, над толпой, между кострами разносится эта новость:

Подводный мир — Зевс, подземный мир — Посейдон!

— Во славу Кронидов!!!

Наверное, после этого нужно было уходить сразу. Свести крылья прямо там, шагнуть во дворец матери, вышвырнуть ей в лицо: «Посейдон. Он могуч и неистов. И глуп», — и оставить ее радоваться.

Но проявлять непочтение к новым царям было бы не по-воински. Неосмотрительно.

Пришлось возвращаться в шатёр, на место, изредка поднимать чашу, слушать здравницы и неудержимую трескотню Белокрыла («Представляю, как там Геката на женской части развлекается! Небось, рассказывает олимпийкам о ядах. Фемида Правосудная, говорят, уже сбежала куда-то с нимфами плясать»). Старший Кронид пошёл обходить гостей вовне — одарять царским вниманием — так что за столом правили два его братца — безраздельно. Чем, надо полагать, были от души довольны. Говорили о рождении Афины, о подвигах, о состязаниях…

Танат молчал и чувствовал, как протекает мимо бессмысленный поток слов — глупых, как рой ночных бабочек. Ничего не значащих.

Провидящий сын Япета нервно ёрзал рядом и всё вздыхал. Потом вдруг Танат услышал шепот:

— Тебе лучше уйти, сын Ночи.

Бог Смерти повернулся. Чуть приподнял бровь.

Провидящий смотрел на двух Кронидов — раскрасневшихся, возносящих кубки. Хохочущий Мом-Насмешник как раз подбросил новоявленным царям вопрос: в каком мире легче править: в подземном или в подводном?

— Да что там и там править-то! — грохнул хохотом Посейдон.

Голубые глаза Провидца царя не видели. Видели — другое.

— Что ты видишь? — спросил Танат тихо.

— Поединок между тобой и Кронидом. Связанные, сжатые нити. И изменённую судьбу. Тебе лучше уйти.

— Нет.

— Нет? — прошептал Провидящий.

— Мне лучше было не приходить, — сказал Танат, собираясь подняться.

Кто там знает, что видела пославшая его Нюкта — у матери тоже есть дар прозрения…

Жаль, нельзя перенестись прямо из пиршественной палатки — это свинство, на которое способен разве что Мом-Насмешник (да еще сестра — Лисса-безумие). Танат скрипнул зубами, приподнял чашу: на гостеприимство принято отвечать, как бы оно не было тебе тягостно.

— …да вот хотя бы и Чернокрыл!

Гомон смолк. Только сейчас, почувствовав на себе рой липких взглядов, Танат понял, что Мом-Насмешник всё так же и говорил в то время, пока они с Провидцем разговаривали. Что нёс?

— Это который Железносердный? — пренебрежительно спросил новоявленный подземный царь. — Ну, а что с этим-то?

Ясно, Мом нёс как всегда что-то дрянное. По своему обыкновению — стравливал всех со всеми. Наверное, описывал ужасы подземного мира: Харон и Гипнос уже помрачнели. Наслушались, как новоявленный царь будет усмирять вотчину.

— Так ведь свободолюбивые у нас все — нет сил, — хихикнул Мом. Он наслаждался сгущающимся молчанием — музыканты в ужасе убрали пальцы от струн. — Ну, если со стигийскими как-то понятно, то Геката-то и Чернокрыл никому сроду не подчинялись.

— Пф! — взмахнул руками Посейдон Подземный. — Вот еще — бабы опасаться. Ну, а с этим отнимателем жизни… брат, что ты там прицепился?