Infernum. Последняя заря

— Что не сможешь? — сделал вид, что не понимает.

— Я не смогу надеть его. Оно слишком, слишком открытое, — шепотом произнесла последнее слово, как будто ее мог услышать кто-то еще кроме него.

Луйс не стал отвечать сразу. Постарался придать своему лицу понимающее выражение.

— Ты не обязана, если не хочешь. Но если хочешь получить ответы и не выделяться на вечере у Адеса, то тебя должны принять за свою. Эти люди не станут говорить с деревенской простолюдинкой.

— Неужели здесь все ходят в таких откровенных нарядах? Да их и платьем сложно назвать! У нас дома занавески были толще! Да исподняя рубаха и то больше тела закрывает, чем…

Луйс почувствовал, что ему нравится ее замешательство.

— Прости. Я бы никогда не заставил тебя надеть это, но… хотя знаешь, ты не обязана, давай попробуем найти что-то из твоих вещей, в чем ты будешь…

— Да что мы там найдем. Плед на этой тахте и то тоньше, чем мое платье. Я, я постараюсь.

— Ты можешь примерить сейчас.

— О нет! — Ида инстинктивно даже отсела, будто боялась, что Луйс примется ей помогать.

— Почему? Тебе надо привыкнуть! Если ты передо мной не можешь показаться в нем, то как появишься перед толпой незнакомцев.

Ида хотела ответить, что перед незнакомцами проще, но поняла, что так выдаст свои чувства. А ей сперва нужно самой в них разобраться. Да и не время сейчас. Да и зачем? Он же поднимет ее на смех.

— Ладно, — приняв ее молчание за нежелание переодеваться, он решил дать ей время, — у нас есть еще время. В любом случае, я поддержу любое твое решение. — Луйс встал, чтобы выйти из комнаты. Немного помедлил, все еще надеясь, что она передумает. Не получив ответа — Ида продолжала держать в руках платье и рассматривать шов — он направился к двери.

— Спасибо, — тихо сказала Ида, взглянув на него со слезами на глазах, но кроме слез в них читалась благодарность.

Наивное дитя. Ты смотришь, но не видишь.

* * *

— Ты готова?.. — он недоговорил, слова застряли в горле и он замер в нерешительности на пороге. Его взгляд застыл, завороженный увиденным. Он и предположить не мог, когда покупал этот наряд, что это будет так. Он ни на что не рассчитывал. Да и вообще не надеялся, что удастся так сразу ее убедить снять свой шерстяной балахон, который она называла свитером, и эти штаны. «Дай мне самое открытое и тонкое платье! — Какой цвет предпочитает, господин? — Мне плевать, давай первое попавшееся!» Он лишь хотел положить начало ее сомнениям. Сегодня подарит, завтра похвалит, послезавтра засмотрится на кого-то в чем-то похожем. Он хотел, чтобы она сама захотела. Сама приняла это решение. Поэтому в этот миг в нем вихрем проносились мысли, смешиваясь, сливаясь и расщепляя сознание. Он и хотел и не хотел видеть ее в этом платье. Он хотел и не хотел, чтобы она в нем выходила. Он ненавидел и восхищался тем, что видел. Она не услышала его и долго стояла перед отражающей поверхностью, рассматривая то подол, то плетение на груди. Поворачивалась то одним боком, то другим. Пыталась растянуть ткань, чтобы прикрыть откровенно открытые места. Его это позабавило, улыбка растянулась в одну сторону. Он хотел было предупредить о своем приходе, но не решался прерывать эту сцену. Ему нравилось. Отец всемогущий, ему нравилось! Но Ида вдруг, повернувшись спиной к зеркалу, чтобы оценить насколько все порочно сзади, увидела его. На ее лице сменилось за мгновение тысяча эмоций — от смущения, она покраснела моментально, до злости, она свела брови и уже готова была наброситься на Луйса проклятиями, но он не дал ей начать:

— Прости, я должен был постучать, но дверь оказалась открыта. Как платье? — он посчитал, что не лучшее время для его оценки, если не хочет, чтобы в него прилетело стулом.

Ида замялась. Было видно, как ее терзают сомнения. Она, скорее всего, боялась признаться, что ей нравится, потому что для нее это было ново и непривычно. Кроме того, сказав, что ей не нравится, она боялась обидеть Луйса, который старался, выбирал. Глупое, наивное дитя.

— Я не уверена, что смогу выйти в нем. Я и так из последних сил сдерживаюсь, чтобы не броситься бежать от твоего взгляда, — она опустила голову, тяжело вздохнула и посмотрела на него исподлобья. Она ждала приговора. Она ждала его понимания. Она ждала его одобрения.

А он замер в нерешительности. Он замер в обуревающих его чувствах, не в силах понять, что произошло. Взяв себя в руки, он бросил затуманенный взор и сделал шаг вперед. Но слова противоречили его действиям.

— Если тебе тяжело, я могу выйти, — сказал Луйс, сделав еще один шаг к ней. Она дрожала как тростинка на ветру. Ей холодно или страшно? — Или я могу тебе помочь, — он говорил медленно, тихо, прибавляя голосу так обожаемую женщинами хрипотцу. Он не отречется от своей миссии.

— Я не знаю. Я смотрю в зеркало и не понимаю, как это носить, как себя в этом вести, как вообще привыкнуть, что так ходить нормально.