Иннокентий Смоктуновский. Без грима

– Я снимался тогда в «Ночном госте» на «Ленфильме». И как-то раз, проходя по коридору, увидел среди снующей толпы человека, который стоял и читал книгу. Я «увидел» его спиной. Остановился. Это было как шок – у меня стучало в висках. Я сразу не мог понять, что со мной. Оглянулся – и тогда-то и увидел его. Он просто стоял и читал, но он был в другом мире, в другой цивилизации. Божественно спокоен. Это был одутловатый человек, коротко стриженный. Серые глаза, тяжелый взгляд. К нему подошла какая-то женщина, что-то спросила. Он на нее так смотрел и так слушал, как должен был бы смотреть и слушать князь Мышкин. Потом я спросил эту женщину, которую знал: кто этот человек, с которым она только что разговаривала. Она долго не могла сообразить, о ком это я, а потом чуть пренебрежительно: «А, этот идиот? Он эпилептик. Снимается в массовке». И начала мне рассказывать его биографию, но это была история самого Мышкина (а она не знала, что я репетирую эту роль). Оказывается, он был в лагерях 17 лет. (А князь Мышкин 24 года жил в горах.) Я не слышал, как он говорит, но на следующий день на репетиции заговорил другим голосом… А когда мы еще раз с ним встретились – я поразился, что и голос у него такой же, как я предположил. После этой встречи роль пошла…

Начало работы над ролью – самый мучительный период. Это словно тяжелая болезнь, когда не надеешься на выздоровление. Как космонавту трудно оторваться от земли и перейти в мир, не подвластный земному тяготению, так и актеру очень трудно оторваться от своего «я» и перейти в другое время, другую жизнь. Причем и там, в другой жизни, невозможно целиком освободиться от себя, от груза своей повседневности.

Я не верю актерам, которые говорят, что играют «не помня себя». Это разновидность сомнамбулизма, я думаю. К искусству не имеет отношения. Суть актерской профессии в раздвоении и переплетении – я и образ. Только тогда можно изобразить поступки и характер другого человека, когда психологические предпосылки того или иного действия известны из собственных переживаний. Волей, целенаправленностью, мастерством актер постепенно перестраивает свое существо, механизм своего сознания до полного совпадения с увиденным образом, и тогда получаешь возможность пережить те же ощущения, то же восприятие, те же реакции, что и тот человек, которого изображаешь. Надо уподобиться тому духовному миру, который хочешь изобразить. Понять человека – значит носить его в себе, значит быть этим человеком и вместе с тем быть самим собой.

У Дидро в «Парадоксе об актере» читаю: «Верное средство играть мелко и незначительно – это изображать свой собственный характер. Вы тартюф, скупой, мизантроп, и вы хорошо будете играть их на сцене, но вы не сделаете того, что создал поэт, потому что он создал Тартюфа, Скупого, Мизантропа».

Поднять собственные чувства, мысли, выйти за рамки суетности сегодняшней моды – только так можно подходить к работе над крупной ролью.

Всякое классическое произведение, любая крупная роль, закрепленная артистом в сердцах зрителей, несет в себе благородство, чистоту, возвышенность мыслей – без этого испытание Временем не выдержать…

Казалось бы, о каком благородстве возвышенных мыслей можно говорить, вспоминая Иудушку Головлева?

Но в том-то и дело, что только очистив собственную душу от суетности сегодняшнего дня, можно подняться на такую духовную высоту актерского искусства, на какую способны очень немногие актеры в мире.